Недавно узнал я, что известный казанский поэт Николай Николаевич Беляев уже несколько лет назад подготовил к печати книгу о не менее известном казанском же художнике Алексее Авдеевиче Аникеенке (1925 – 1984), которая втуне лежит в письменном столе автора-составителя и нескольких его друзей-приятелей, обещавших на тех или иных условиях издать ее. Но, увы… Воз и ныне там! Вроде все нормально и понятно, что-то не сложилось у людей, но за державу обидно, т.е. за почтенного и достойного человеческого уважения автора и его большой труд, который всем нам нужен, который многих из нас сделает лучше.
Замечательный художник, который, как и полагается настоящему художнику (писателю, композитору) на Руси, и при жизни настрадался от всякого рода чиновных гонителей, коллег-завистников, и после ухода в мир иной никак не может получить должного внимания, уважения и вполне заслуженной славы, наконец. После 10-летия отчаянной борьбы за право видеть и отображать мир по-своему, не как все, Аникеенок вынужден был искать, где «оскорбленному есть чувству уголок», и (чуть не сказал эмигрировал – тогда это было невозможно!) из любимой Казани перебирается в конце 1969 – начале 1970 года в древний Псков.
Его друг поэт-художник в начале лихих 90-х, опасаясь, что русскому поэту неуютно будет в суверенном Татарстане, решил с семьей податься поближе к главной столице. И, повторюсь, как и полагается поэту, совершил абсолютно непрактичный обмен хорошей казанской квартиры на домик в деревне – в селе Ворша Владимирской области, со множеством проблем для не приспособленного к сельской жизни русского интеллигента. Сельская идиллия быстро развеялась, но поправить ситуацию было сложно и почти невозможно. Но нет худа без добра: безысходная жизненная ситуация напрягла, собрала воедино поэтический внутренний мир, и Н.Н. Беляев «разразился» замечательными произведениями, большинство из которых, к сожалению, пока в компьютере автора. Но, думается, его «стихам, как драгоценным винам, настанет свой черед».
В 1967 году в своем первом сборнике стихов «Голоса расстояний» Н. Беляев поместил «Одиночество», замечательное стихотворение (вошедшее позже в «Поэму солнца») без посвящения опальному Художнику, которое скорее всего заставили снять. Но и без него любому знатоку казанского искусства было понятно, о ком в нем идет речь. В находящемся у меня экземпляре сборника, принадлежавшего одному из друзей Беляева, рукою автора это посвящение – «А. Аникеенку» – в свое время было надписано, как и три текстовые уточняющие правки, усиливающие смысловое звучание стиха, которые будут интересны специалисту-филологу, текстологу, изучающему различные варианты произведений. Но это особая тема…
К концу 1980-х годов обстановка в стране меняется, страну начинают активно разрушать и разграблять. На волне так называемой гласности в «Вечерней Казани» 3 февраля 1987 года беспрепятственно появляется большая статья Н. Беляева «Слово о моем художнике». Здесь поэт утверждает, что художнику нужно всячески помогать и что «если ты можешь что-то сделать для него – сделай».
1 ноября 1988 года фрагменты «Поэмы солнца» с двумя фото – А. Аникеенка в 1967 году и фоторепродукцией портрета Н. Беляева кисти А. Аникеенка 1969 года – публикуются в еженедельной газете Казанского филиала АН СССР «Наука», редактором которой был В.И. Герасимов. Интересно, что печаталась газета в типографии Татарского обкома КПСС – как меняются времена! Во врезке от редакции сказано: «Поэму солнца» поэт посвятил памяти Алексея Аникеенка, большого художника с непростой судьбой. В Казани Аникеенок был гоним чинушами от идеологии и искусства… Бывший беспризорник, детдомовец, кочегар, фронтовик-танкист, Аникеенок был художником фешинской школы. Но в годы оттепели стал писать в манере Ван-Гога. Его заклеймили формалистом, выжили из Казани. Сегодня живопись Аникеенка вернулась к нам. Во многом стараниями Николая Беляева…»
В 1991 году «Поэма солнца» была опубликована в небольшом сборнике «Воз воспоминаний», в который вошли стихи разных лет, не прошедшие в момент рождения на свет через цензурные сети, «стихи с трудной судьбой». Здесь поэма идет с посвящением «Памяти художника Алексея Аникеенка» и яркими эпиграфами из В.В. Маяковского и М.И. Цветаевой. В ней 37 глав, разместившихся на 35 страницах небольшого формата. Первая дата – 1962 год, заключительная – 1988. 4-я глава написана в 1961 году. Наверное, следует отметить, что первоначальное рабочее название поэмы было противоположным – «Поэма теней», и напрямую относилось не только к импрессионистской многокрасочности аникеенковских полотен, но и к неоднозначной философской интерпретации диалектики добра и зла, таланта и бездарности, света и теней в судьбе каждого человека.
Новое искусство друга несет просветление людям, оно делает их чище и душевно более чуткими.
Пылают оранжевые деревья,
Цветут голубые весенние реки,
Сияют снега…
О, сколько доверия,
Сколько солнца в одном человеке!
Мы все, нехудожники, должны беречь и лелеять талант, но, увы… В массе своей мы черствы и холодно-равнодушны ко всему, что не приносит нам сиюминутного удовлетворения наших безмерных обывательских потребностей, наших меркантильных интересов.
А парень на холст из обеда выкраивает,
В стеклянные двери стучится напрасно…
…И сквозь коммунальные коридоры
Уходит творец,
Непокорный, угластый…
И хранит он в своей 11-метровой комнатушке в коммуналке под кроватью и на самодельных антресолях никем не востребованное солнце. Власть предержащие коллеги и чиновники набрасывают на него путы, не пускают его творения к людям, дабы он стремительным и дерзким своим порывом не соблазнил в новое и непонятное других художников, особенно молодых.
Друг инвалидом вернулся из ада.
Он воевал за советскую власть.
Ну а сегодня чинушей речистым,
Властью зачислен в ее же враги.
И формалистом честят, и фашистом…
Поэт же уверен, что «с человеческого доброго участья начинается Весна Счастья!». Вызывает неподдельное восхищение призыв поэта к художнику описать «красок осенних бездымный пожар», когда только на живописном полотне можно отобразить непередаваемую словом красоту тайги: «Где ты, мой старый товарищ, художник, чьи «дикие» вещи любил и люблю!».
Глава 15 «Одиночество» этого сборника несколько отличается от аналогичной в сборнике 1967 года.
Одиночество. Дом.
Коммуналка, клетушка, музей.
Дом, в который порой возвращаться –
И думать не хочется.
Одиночество.
Даже среди друзей.
И с любимой женщиной –
Одиночество…
Оно обусловлено его несвободой от окружающего мира людей и вещей, сковывающих его по рукам и ногам в обычное время, но приближается у Художника такая пора, когда он не может наступить «на горло собственной песне», и он напрочь отметает все путы:
Но когда по грунтовке
Отчаянно-рыжий мазок полоснет
За предел, за черту –
Начинается творчество!
Не жалейте меня, не смешите:
- Ах, как одинок!
Позавидуйте счастью
моего одиночества!
В данном случае можно позавидовать счастью обоих Художников – поэта и живописца. Поэт создал совершенно зримый образ Художника-творца, который в творческом неистовстве отвергает окружающий его бренный мир с его убогими интересами и уходит в свой мир, мир искусства и созидания.
Но «жизнь – животное полосатое», и поэтому белое сменяется черным, радость – горестью.
Уехал художник из города,
В сферах иных витает.
И не знает, что городу
Так его не хватает!
На новом месте все постепенно и благополучно устроилось, житейские невзгоды были преодолены, но, оказывается, подлинному творцу мещанский уют не нужен. Более того, он для него губителен. Уходит тонкое нервное напряжение, гасится желание наперекор всем проблемам творить.
А не творить, значит, не жить! В результате и на новом месте он смело отстаивает свои творческие позиции, ни на йоту не отступая от давно выработанных принципов.
Его обвиняли в уменье
Плодить не друзей, а врагов,
Поскольку он весь – исступленье,
Поскольку талантлив как бог!
Завершается поэма призывом к тем, кто идет следом, помнить «каждое имя тех, кто так горько не дожил», нести людям солнце, «светить всегда, светить везде», как завещал великий Маяковский.
С 1990-х годов и до наших дней об А. Аникеенке появилось множество публикаций, но я бы хотел обратить внимание читателя на тематическую подборку материалов о художнике в журнале «Казань» (1995, N7 – 8). В этом номере опубликованы статьи и воспоминания людей, близко и долгие годы общавшихся с Аникеенком, – А. Новицкого, Н. Носова, В. Мустафина, Б. Галеева, И. Морозовой, Е. Козыревой, С. Жигановой, – и представляющих несомненный интерес как документальные свидетельства о художнике. Останавливаться на них здесь нет необходимости, поскольку любой желающий может ознакомиться с материалами в журнале, но одну фразу из воспоминаний философа Булата Галева «Шрам на спине» озвучу: «Спасибо Николаю Беляеву за книгу воспоминаний об Аникеенке, которую он собрал, – осталось довести ее до печати». Слова, сказанные 15 лет назад известным ученым, еще более подвигают нас к скорейшей публикации книги.
Одна из последних публикаций «Поэмы солнца» помещена в литературном альманахе «Аргамак-Татарстан» за 2009 год, N2. Ее особенность в том, что к основному тексту приложены дополнения к поэме, написанные в 1996 – 2000 годах. Н. Беляев во врезке как бы оправдывается, что всю жизнь он обращается к образу и творчеству друга, мысли о котором не оставляют его на протяжении полувека. Но понять его легко.
В своеобразном и по оформлению, и особенно по содержанию сборнике «NB», изданном в Казани в 2002 году друзьями поэта, меня прежде всего привлекло предисловие, написанное художественным редактором книги Владимиром Герасимовым. Названо оно «Уехал художник из города», и в нем в одной фразе совершенно справедливо сопоставлены сходные судьбы двух художников – Алексея Аникеенка и Николая Беляева. «Поэта Николая Беляева нельзя было себе представить вне Казани, а Казань – без поэта Николая Беляева. Его знали и любили несколько поколений читателей. Он был знаковой фигурой. И отъезд его стал событием знаковым». Абсолютно то же самое можно сказать и о значении Алексея Аникеенка для Казани, его целое десятилетие будоражившего республиканскую столицу оригинального творчества. И в одном только не соглашусь с автором предисловия, что после отъезда из Казани Беляев (и, разумеется, Аникеенок) перестал быть казанским поэтом. Территориально, географически – да, ну а душою они оба здесь и только здесь.
В январе 1975 года в письме Борису Михайловичу Козыреву, известному ученому-физику, члену-корреспонденту АН СССР, в свое время много сделавшему для выведения художника на всесоюзную арену, привлекшему к нему внимание известнейших ученых и деятелей культуры страны, Алексей Аникеенок пишет: «…Очень хочу побывать в Казани. Часто вспоминаю Волгу, Кзыл Байрак, город и многое, многое из прошлого». В другом письме от 1 мая 1978 года художник подтверждает и усиливает сказанное: «Всегда вспоминаю вас, Казань, Кзыл Байрак и все то хорошее, что было… Наверное, если бы я был один, то попробовал бы вернуться обратно. Здесь я не приживаюсь, не чувствую себя так, как в Казани. Хотя по всем условиям я устроен неплохо. Но, видно, не хлебом единым… Пишу меньше… Больше заканчиваю казанские работы, которые служат эскизами. По ним я делаю законченные холсты… Видимо, это тоска по казанскому волжскому солнцу». Из этих выдержек и без всяких комментариев все понятно. В одном из последних писем в Казань искусствоведу А.И. Новицкому от 15 мая 1983 года Аникеенок подробнее высказывается об этом: «За эти годы мы с Элей сделали три больших витражных работы (в классической технике). Попали на выставки – Зональную, «Сов. Россию» и «Монументальное искусство в градостроительстве» – будет в сентябре в Москве. И дошло до того, что я попал в члены Союза художников по монументалке. Есть мастерские, есть два новых больших витражных объекта. Вот только здоровьем не похвалишься… К Пскову я так и не привык… Часто вспоминаю Казанское Заволжье, марийские и чувашские деревни. И все, что пишу для себя, – все идет от этих воспоминаний и полуэскизов-полукартин, которые были сделаны еще в деревне, за Волгой и др. казанских местах. Здесь ни друзей, ни приятелей нет». Сказанное подтверждает в письме тому же адресату от 12 августа 1984 года и его вдова Элеонора Гинзбург: «21 мая 1984 г. все кончилось… Мы знали, что лимфолейкоз неизлечим, но все равно надеялись на чудо. Он переносил свой недуг героически… В клинике почти в кровати написал много акварелей и гуашей, и всюду Казань и казанское… Вообще душа его всегда оставалась там, в молодости. Псков мы оба не любили, хотя и прожили здесь 10 лет». После этого документального подтверждения, что душою наши художники всегда в любимой Казани, – вернусь к книге.
В ней, в фотолетописи, прослежен жизненный путь Н. Беляева. И очень многозначительно, на мой взгляд, включение ряда фотографий, имеющих отношение к дружбе художников. Открывает книгу известный снимок, сделанный В. Богдановым в 1969 году в Займище, где оба друга держат в руках свои портреты, выполненные А. Аникеенком. На обороте страницы тот же портрет Н. Беляева отдельно. Есть фото, где Беляев присутствует на выставке Аникеенка в Набережных Челнах в 1986 году. А завершает книгу фото, где молодой Беляев вновь на фоне своего портрета (оно помещено после «Содержания»). Думается, этот фоторяд ярко свидетельствует о том, сколь большое внимание уделял Н. еляев дружбе с А. Аникеенком. И справедливо.
Предлагаемая вниманию читателей книга «Поэма солнца» &‐ объемное повествование об А.А. Аникеенке, жанр которого условно обозначен автором как «Провинциальная трагедия в магнитофонных записях, газетно-журнальных вырезках, стихах и письмах». И прямо на обложке – посвящение «Памяти Художника Алексея Авдеевича Аникеенка». Теперь уже можно! И нужно! Всем нам. Автор-составитель обстоятельно рассказывает, как делалась книга, поэтому нет нужды говорить об этом, отвлекая читателя от захватывающего чтения, которое, без сомнения, принесет большую радость открытия – вновь – двух больших художников-казанцев, замечательной истории дружбы, живого доказательства высокого духа казанской интеллигенции 60-х годов прошедшего ХХ столетия.
И, завершая, почитаю своим долгом сказать, что на днях я, памятуя, что лучше не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, попросил сына и поехал навестить именитого казанца в село Воршу Владимирской области. От Казани 650, от Москвы 160 километров.
Трудно словами передать то ощущение радости, счастья от общения с Николаем Николаевичем, которое испытал я во время пребывания в его небогатом деревенском доме, богатом атмосферой добра, жизнелюбия, творчества. За чаем, которым угощала нас обаятельная дочь хозяина Екатерина, шли расспросы о казанской жизни, о друзьях-поэтах, о планируемой к изданию книге, рассказы о житье-бытье и, разумеется, дарение книг с сердечными дружескими надписями и фото на память. Книги в доме были везде: в зале, кабинете Николая Николаевича и даже на веранде… Были здесь и несколько картин Алексея Аникеенка: три – псковского периода и знаменитый портрет, о котором неоднократно упоминалось выше, а также живописные беляевские работы – подражание другу, в память о нем. Перед домом луга, поля – российское раздолье.
По приезде я получил от Николая Николаевича письмо, и поскольку оно имеет прямое отношение к книге, частично процитирую его:
«Дорогой Наиль Мансурович!
…Вспомнилось, как хорошо мы посидели и пообщались. Поскольку вы хотели включить Катины фотографии в книгу, я выбрал ту, где мы не так откровенно улыбчивы, даже скорее серьезны… Подумав, добавляю и ту, что без моего портрета – ведь он будет на цветных вкладках… Впрочем, это я оставляю на ваш выбор.
Если бы вы знали, как вы меня порадовали своим визитом и хорошей новостью! Все-таки 20 лет ожидания выхода книги – многовато даже для самого терпеливого человека.
Сейчас, пока я пил чай, пришла еще одна мысль: не поместить ли на обложку одну из самых выигрышных работ Леши – его «Клоуна»? Он, мне кажется, смотрелся бы лучше, чем Петропавловский собор, хотя и был заклеймен как образец формализма… Но это тоже вам решать. А я еще раз низко кланяюсь вам за все, что вы сделали для Леши и для нас, грешных. БУДЕМ!!! Ваш Н. Бе…»
Справедливость этих слов подтверждается в небольшой статье о художнике в биографическом справочнике «Художники Советской Татарии» (Казань: Таткнигоиздат, 1975), составленном С.М. Червонной. «…На выставках художников ТАССР в Казани участвовал в 1958 – 1965 годах, в 1965г. состоялась выставка его работ в Москве. Впоследствии в его живописи имели место формалистические тенденции, вызвавшие резкую общественную критику. Примером работ формалистического характера может служить его композиция «Клоун» (1965)». Картина эта была подарена автором после выставки, организованной в Институте физических проблем, его директору, академику П.Л. Капице, инициатору выставки, покровительствовавшему гонимому художнику. Мало того, именно благодаря огромному авторитету нового владельца картины репродукция с нее в те же годы попала на страницы международного журнала «Курьер Юнеско», произведя фурор в среде казанских чиновников и вызвав вполне понятную зависть у собратьев по кисти. «Клоун» и сейчас находится там же, в музее Капицы. Воистину: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…»
