Да, Николай Беляев несколько лет назад уехал из Казани. Уехал, чтобы поселиться в русской глубинке — в селе Ворша Владимирской области, где раньше никогда не бывал, но где теперь у него есть дом и огород, да еще небольшая пенсия. Поступок неожиданный, может быть, неоправданный, может быть, наоборот, благодатный для поэта — кто знает? В наше время судьба человека непредсказуема.
Но до этого была Казань — почти вся жизнь в Казани…
«Сколько нас, вышедших рано утром из маленькой кухни дома Беляевых с тяжелыми от бессонных споров головами, но с просветленными душами? Виль Мустафин, Равиль Бухараев, Владимир Ченцов, Рустем Сабиров…», — пишет Николай Алешков, ныне председатель Татарстанского отделения Союза российских писателей, и продолжает перечислять фамилии еще и еще.
Николай Беляев принадлежит татарстанской земле, хотя и живет теперь не близко. Вот и его новая книга — «След ласточки» — издана Татарстанским отделением Союза российских писателей.
Нет необходимости говорить о степени художественного мастерства Николая Беляева — это состоявшийся поэт. «След ласточки» — его одиннадцатая книга. Если он менее известен, чем другие современные поэты, то лишь потому, что печатался в основном на периферии; лишь один его поэтический сборник вышел в Москве. Он традиционен — ориентируется на классический стих, утвердившийся в русской поэзии в XIX веке. Для него дорого Слово, он умеет вслушиваться в его «многоликий гул, властно призывающий к работе».
Итак, не будем говорить о мастерстве — это априорно. Посмотрим, о чем с нами говорит поэт.
В книге есть стихи, написанные и в 80-е, и в 70-е, и в 60-е годы — но их немного. В основном, они датированы 1999-м и 2000 годами.
Время, в которое мы живем, отличается прежде всего стремительностью изменений — изменений, за которыми мы подчас не успеваем даже уследить. Когда-то, не так уж давно, непохожи были десятилетия: шестидесятые, семидесятые… Теперь не похожи года: 2001-й — год начавшейся, слава Богу, стабильности, появившихся и крепнущих надежд на то, что прекратится наконец бешеная скачка исторического времени; год, когда мы начали испытывать если не полное доверие к своим политикам, то, по крайней мере, перестали бояться непредсказуемости властных ходов. И мы уже стали забывать, какими трудными были для нас предыдущие два года — после дефолта, после кризиса, с полной неясностью того, кто и как будет править Россией.
Конечно, есть поэты (и прекрасные поэты), принципиально отстраняющиеся от подобных тем. Николай Беляев к ним не принадлежит. В его стихах — тревога, смятение, боль, ощущение непрочности бытия — и не в философском, общемировом масштабе, а именно нашего бытия в нашей стране. Горечью пронизан цикл «Беданские бредабрики», где всячески варьируется корень слова «беда», с которым у поэта ассоциируется сама история России. И горький вывод: «не знали мы первого тысячелетья, не помним второго, надежда — на третье».
И, кроме тревоги за прошлое, настоящее и будущее страны, — еще и мысли о себе, о том, что для поэта тоже пришла «пора потерь и расставаний», что уходят друзья и «некому прочесть прощальный стих». Горькие вопросы приходят на ум.
Не нужно, однако, думать, что все так мрачно в жизни — и в книге Николая Беляева. Наоборот, основной ee пафос — та упрямая стойкость, которая позволяет смотреть за горизонт, не терять мужества и веры. И пусть даже в деревне уже не сохранилось ни красоты, ни покоя, дома ободранные, заборы — одно гнилье, и все «временно, случайно, ненароком» («Все абы как творится, на живульку»), но над ней — небо, которого не увидишь в городе. Здесь рядом речушка, лес и поле, здесь понятней земля и ближе люди («Дома пониже и асфальт пожиже»).
Мир бездонен, как стихотворенье. Мир непознаваем, как творческий порыв, поэзия неодолима, несмотря на все препоны. Нельзя не писать, как нельзя не жить, даже если твой труд подобен труду Сизифа. Да, немногим сейчас нужна Поэзия: сытым — лень, голодным — не до нее, а способных «жить единым духом», преодолевать бытовые невзгоды и находить радость в поэтическом слове — так мало («Сытые — по должности и лени»). Но приходят живые слова, чистые, как первый снег, и вновь возникает потребность раскрыть сердце, сказать заветное, «не сфальшивив ни единой нотой».
«В новый том вхожу, как в новый дом» («Длится, длится таинство общенья»).В трудные дни крушения надежд Николай Беляев пишет о Надежде. Есть прекрасный мир, есть небо, которое «налилось такой глубокой синевой, что показалось — юность повторилась». Есть солнце, луч которого пробивается сквозь любую непогоду. Есть белый-белый снег, «тихим чудом нисходящий». Есть голоса далеких друзей, которые звучат в душе, как музыка. Есть великая творящая сила жизни, которая и дает надежду. И есть поэт, сознающий свое призвание и свою ответственность.
Под стихотворением две даты: 1958-2000 годы. И этим все сказано.