Итак, в конце 1969 года Алексей Аникеенок покинул Казань, какое-то время пожил в Москве, у кого-то из своих друзей, решая: куда ехать дальше - во Владимир или во Псков? Победил псковский вариант. Там тогда создавалось отделение Союза художников и шанс быть принятым в эту организацию казался почти беспроигрышным.
Все свои полотна Лёша увезти с собой не мог. Их к тому времени накопилось за тысячу. Кое-что было рассовано по друзьям, что-то хранилось у матери, что-то отправлено в Москву…
Но - дадим слово тем, чьи свидетельства более надёжны, кто общался с ним в этот период.
…Когда он переезжал во Псков, это было через несколько лет после выставки в Физтехе, он устроил небольшую выставку на Пятницкой в Москве. Часть работ тогда была куплена. Конечно, он был в этом заинтересован, как любой художник. Тогда ещё раз прошла волна хороших отзывов… (Увы, об этой волне мне ничего не известно. - Н.Б.).
Он был художник ищущий. И то, что он опять, спустя годы, пришёл к новой технике, показательно. Витраж - это монументальное искусство, работающее на массы. Мне кажется, тут-то и реализовалось его давнее тяготение к выходу на массы: именно через приход к витражу… Он выполнил тут громадную работу. Думаю, именно потому, что ему, как и любому художнику, хотелось широко идти в массы, хотелось, чтобы его поняли. Художник работает не ради прокорма - ему важно, чтобы то, что он делает, было оценено…
…Ну, Рэма, будучи уже больной, после операции настояла на отъезде. Леша, может, и не уехал бы, ещё повоевал бы здесь. Но Рэма его и подстегнула: она уже больная, зачем трепать нервы… Ну, вот - уехали они в Псков. Работать там ему негде. Поступает маляром в ГПТУ. Жить им там негде. Дают им что-то там - комнату, предназначенную для туалета. Там ещё не было установлено никаких унитазов, ничего. И вот, пользуясь этим, директор ГПТУ дает эту так называемую "комнату" - им… Там куда-то надо подниматься, куда-то опускаться… Первый раз, когда я приехала в Псков - надо было посмотреть - как они там, в чужом городе, без родных, без знакомых… Между прочим - он даже не давал мне адреса. Он стыдился даже меня, сестры: дескать я приеду вот в такую вот комнату… И когда я приехала, это было для него большим удивлением: как это так - я - и вдруг тут? Не сообщала, не предупредила, и вдруг - как гриб выросла перед ним! Он так замялся… Я поняла. "Леш, - говорю, - ну чего ты стесняешься, сестра ведь я тебе, не кто-нибудь…". Тут уж он осмелел, прошли мы с ним, Рэма уже больная лежала… Помню, она сказала мне: "Анечка, надо мне умереть, чтобы Лёша был счастливым… (Тут Анна Авдеевна заплакала, мы достали, накапали ей валерьянки). Рэма всё время твердила, что он должен быть счастливым без неё. Она ужасно его любила…
Поработал он маляром, и пошёл в СМУ. Из комнаты той его попросили, он вынужден был уйти оттуда. Ему сказали,- дескать, мы больше не можем держать вас здесь, и он ушел работать в СМУ. Приходит и говорит: - Анечка, можешь меня поздравить: я - художник-маляр! По штатному расписанию!..
Я спрашиваю: - И квартиру тебе дадут?
Он смеётся: - Дадут…
И дали - комнатку меньше вашей кухни. И там стоял диван, вешалочка, напротив - раковина. И стеллаж для книг он построил там. Под стеллажом - кресло стоит. И всё. Вот его комнатка… Была (правда, недолго) ещё одна комнатка - где-то под сценой или эстрадой какой-то…
Но где мы только не жили! Даже в конюшне с лошадью вместе - не хочешь? Когда в 46 году мы вернулись из Ключей в Юдино, мама пошла работать в райисполком и там предоставили ей жильё ведомственное - комнату. Мы там пожили, мама ослепла, как работница она уже не нужна стала, её быстро вытряхнули оттуда и предложили слепой - освободить комнату, в которой мы жили… На дворе - снег уже выпал, холодно, и мы жили в конюшне… Так что же удивляться, что он под сценой жил? После конюшни под сценой - рай… Он считал так…
Короче - Рэма умирает в 1971 году, 2-го октября. Даёт он телеграмму нам, я приехала туда. Он в шоковом состоянии был. А пока Рэма жива была, они ещё умудрялись ездить в Новгород, потому что Союз художников был в Новгороде. И останавливались они у Элеоноры, она в музее, что ли, работала тогда. Короче говоря, там они познакомились. И когда Рэма умерла, сначала он тут, в Пскове бесился, если можно так выразиться. А потом в отчаянии начал ездить в Новогород. В таком отчаянии он был, что петлю хотел на себя набросить. А потом - то ли он туда приехал, то ли она в Псков приехала… Их две подруги было. И Лёша мне говорил - случилось так, что я остановился на Эле. Мне показалось, что она очень искренняя, очень простая такая… Человек дела. Меня вот это притянуло к ней. Тут они и поженились. А потом ему квартиру дали. После смерти Рэмы ему квартиру дали однокомнатную, отдельную. Потом ему мастерскую дали витражную. Там дом глухонемых был. Их перевели в современную постройку, а это помещение оставалось свободным и художники стали хлопотать, чтобы им отдали под мастерские, поскольку художников очень много без мастерских было, в частности - Лёша… Так вот у него и пошло дело… А потом эти витражи так и закрутили голову ему… Вот и всё…
…Когда я приезжал в нему во Псков, он мне рассказывал: "В союзе мне не бывать…". Хотя псковская ячейка как раз готовилась для вступления в Союз художников, чтобы свою организацию иметь. И все эти лица были, считай, фактически, членами союза, и он в том числе. Поскольку во Пскове он пользовался поддержкой партийных руководителей, вроде - ему был обеспечен приём. И вдруг он говорит, что Союза ему не видать, как своих ушей. Почему? Ведь он всегда охотно показывал свои работы, когда к нему кто приходит… И вот пришел к нему довольно пожилой человек, довольно доброжелательно разговаривал с ним. Представился московским художником, не сказал - кто он. И попросил показать работы. Лёша вытаскивал, показывал. Тот кивал головой, рассматривал… Ну, Лёша, видя благожелательное отношение, вообще раскрывался полностью. И стал показывать и те работы, которые сам считал левыми - авангардистскими, формальными - "наливантизм" там и всё, что угодно. Тот покивал, покивал головой, попрощался и - ушел. Оказалось, что он был из Секретариата Союза художников СССР. И в Союз его, действительно - не приняли…
Н.Б. - Нам эту историю Лёша рассказывал, когда в Казань приезжал, но немного по-другому. Как я понял - москвич не просто кивал головой - что-то обидное для Лёши сказал всё же, и Лёша его за шкирку взял и выкинул из мастерской. А тот поклялся, что пока он жив - в Союзе ему не бывать…
Б.Р. - Ну, что ж, Лёша мог, конечно, и выгнать. Это на него похоже…
Первое время во Пскове он жил очень бедно. Хотя его, как я уже говорил, руководство партийное поддерживало… Устроился он в Доме культуры, писал рекламные щиты, шутил - прямые буквы ему что-то не удавались… Он меня как-то попросил что-то написать. Но я в написании букв тоже не очень силён. Тем более - маслом я никогда не пробовал. А он говорил: "Ты знаешь, у меня рука никак не может - по прямой… Может только по кривой!" И он эти щиты махал, правда, очень быстро, а я представлял - наверное, так Остап Бендер рекламные щиты делал! Вот в таком стиле он гнал эти щиты. Доход это ему очень небольшой давало. Постоянный источник дохода у него был, как ты знаешь - пенсия военная. Но это что - рублей тридцать… Поддержка…
И - библиотека его спасала. Альбомы по живописи. У него были настолько уникальные альбомы, что в Пскове он пользовался кредитом. Берет он эти альбомы - пачку, не глядя, несет в букинистический отдел, там продавщицы, молоденькие девчонки, знали его уже, брали у него книги, подсчитывали, выдавали деньги. И договорился он с ними так, что они альбомы эти не продавали. Когда у него снова появлялись деньги, он приходил к этим продавщицам, выкупал альбомы обратно. Вот так он хорошо устроился! Такая у него разменная валюта была, тем более, что первое время во Пскове он жил очень бедно…
Сначала они под трибунами стадиона жили - там какой-то жуткий лабиринт, сырость, гниль, запах въедается в одежду, в тело… И они в таких условиях жили долго - почти год… Какие-то коридорчики, туалет… Жить там в таких условиях на мой взгляд совершенно невозможно было. Поэтому - когда я к ним приехал - мы в основном ездили. По окресностям, в Михайловское… А там - только спали. Мы с Рэмой увлекались тогда фотографией, снимали… Лёша без денег сидел, а я приехал с приличной отпускной суммой, и мы катались - как хотели…
В Новгороде я помню как Лёше стукнуло 50 лет. Он взял оплетенную бутылку "Гамзы", по-моему, даже не одну. И мы ушли куда-то к аэропорту там, где зеленые посадки, сады и прочее… Он шел и единственным мотивом его был такой: "Ну, вот, Борька, и юность проходит!". В пятьдесят-то лет - думал я - юность проходит! Но действительно он был молод - не смотря на свою лысину, не смотря на свой возраст…
Потом поселились они недалеко от вокзала, четвёртый этаж, не помню какая улица, в хрущевке - коммунальная квартира с соседкой, Фаей. Очень хорошая женщина, простая, приветливая, и она, в общем-то Лёшу с Рэмой поддерживала… Рэма там и закончила свою жизнь - в этой комнатёнке.
Рэма умерла в 1971-м году. Когда я приехал летом - Рэма уже не вставала. Она жила только на уколах. Промежуток бодрствования между уколами для неё был очень мучительным. Когда боль донимала - она плакала тихонечко, никого не звала… Умерла она осенью. А я был в разгаре лета. Лёша меня научил уколы делать. Я и не представлял… Иногда он по делам уходил, а я уколы делал… Настроение у обоих ужасное, конечно, было… Мы иногда уходили - она уснёт, мы уходим: разрядка нужна была, пиво, вино… Помню, сидели на стене крома, кремля псковского, перед нами такой огромный щит с маршрутами туристическими и там группа туристов стоит, Лёшка сидит, ногами болтает и заманивает их бутылкой… Из-за щита нет-нет, да и выглянет кто-нибудь… А мы сидим, пьём. Разряжались, в общем… Но самое интересное - домой приходим - абсолютно трезвые, как мгновенный удар - ничего не действовало, всё сразу проходило. Последний раз, когда я уже уезжал - Рэма собрала все свои силы, она ходила так, боком - жутко болела рука, плечо, место, где вырезали грудь… Она собрала все свои силы и мы поехали фотографироваться к кремлю. И она одной рукой отсняла всю плёнку, снимала меня, Лёшу, потом я их снимал. На обратимую плёнку. На черно-белую она не хотела снимать. Кстати, у меня эта пленка есть, вся, полностью.
А потом - через месяц-два - был я в командировке в Новгороде, и получаю телеграмму: Лёша пишет, что Рэма умерла, приезжай. Я на работе отпросился, поехал, и попал в эту круговерть. Лёша носился по всему городу, надо же было гроб достать, венки. Первым делом схватил все эти альбомы охапкой, отвез букинистам, и на эти деньги - всё и происходило. Ну, поехали в морг, там я Рэмку увидел… Вот… Конечно, тяжело вспоминать - досталось, здорово…
…Сейчас мы в Пскове.
Жилья пока ещё не дали.
Сначала мы с Лёшей работали в Летнем саду художниками с мая месяца, а с 1 октября Лёша уволился и устроился в техническое училище, тоже художником. Временно нам дали маленькую комнатку там же. 2 раза мы ездили в мае в Новгород. Город понравился, но Псков лучше. В августе к нам приезжал Борис и мы ездили в Печоры, Изборск, Таллин, Михайловское, Тригорское, Пушкинские горы. Ему очень всё понравилось. Много фотографировали. Леша в Таллине был в первый раз и ему очень понравился город, море и т.д. и т.п. Во Пскове много купались в реке Великой и загорали. Погода здесь стояла летом ровная, без резких перепадов температур.
С питанием здесь хорошо. Есть мясо, рыба речная и озерная, морская, яички, молоко, очень вкусное масло. Много яблок, 20-30 коп. за килограмм. В мае был праздник Александра Невского. Было театральное представление на площади перед кремлевским собором. Всё очень интересно. Чем больше мы живём во Пскове, тем больше нравится город. Стоит очень красивая осень. Много гуляем. Пешком ходим до 6 км за город. У всех это вызывает удивление. …Самочувствие моё неважное, но я всё равно много хожу. Часто ходим в кино. Таким образом я отвлекаюсь от мрачных мыслей. Очень часто бывает бессонница. Плачу тоже частенько. Не знаю - сколько ещё проживу… Я тебе так благодарна за то, что ты меня выручила. Всё время я об этом помню и буду помнить. Пиши мне. Буду очень ждать. Большой привет от Лёши. Целую крепко.
…Сейчас я лежу в больнице.
Настроение неважное. Опухоль на шее понемногу рассасывается от облучения. По вечерам хожу с Лёшей гулять. /Он приносит в больницу пальто/. Сейчас мы живём в общежитии строительного треста. Дали комнату 9 кв.м. с пропиской. Обещали квартиру. Не знаю скоро ли всё это будет. Поскорей бы. Сколько мне ещё осталось жить. Не знаю.
Лёша работает в строительном тресте художником. Я немного подлечусь и, может быть, в марте поедем в Каазнь за вещами. Это уже окончательно. Сдам комнату и выпишусь. Книги мы тоже не очень много покупаем. Но они здесь бывают, и неплохие. О фресках Ферапонтова монастыря я только слышала, но в Пскове этой книги не было.
В январе мы ездили с Лёшей в Новгород. Там у Лёши была небольшая персональная выставка. И ещё четыре Лешины работы висели на осенней выставке в ноябре в Новгороде.
В Пскове мы познакомились с очень хорошими людьми. Они так сочувствуют нам. Ещё до больницы мы ходили в гости к ним, в кино, просто так гуляли. Без Пскова я теперь не могу жить. Так он мне нравится.
Погода здесь стоит всё время теплая. Снега очень мало. Недавно выпал. Жена Смирнова подарила мне недавно книгу Достоевско-
го "Преступление и наказание" с рисунками Э.Неизвестного. Такая
же как у Бориса Михайловича…
Бывают ли в Казани пластинки иностранного издания? Если бывают, то может быть, Баха, Паганини, Листа, Бетховена и др. посмотришь…
Пиши скорей. Целую крепко, крепко.
…Вот помню он приехал из Пскова неожиданно… Мы жили тогда у вокзала, вечером было дело. Что-то такое читаем, чем-то каждый занимается, вдруг - звонок! Я иду открывать… Элегантный, у-у-у! - молодой, стройный, в белых брюках, пардон,- штанах, как он называл, рубашечка с погончиками и пестрый модный шарфик на шее! Я смотрю и думаю: "О! Кто это?" А он говорит: "Не узнаёте?" "Неужели Лёша?!" - "Да, это я, такой…". Как мы обрадовались, ой, прям этот вечер - такая радость, он не сообщал, ничего, вот пришел, и это было бесподобно! Разговоры…
Ну, он из Пскова трижды приезжал. Первый раз - вот таким Остапом Бендером приехал, у него было очень хорошее настроение, потому что там его встретили неплохо, он как раз рассказывал - заказы ему дали, он показал свои работы, и работы не были для них такими, слишком необычными, как у нас в Казани, то есть не шокировали тех людей во Пскове, и он говорил, что его будут рекомендовать в Союз художников, и что мастерская у него уже есть, то есть у него было такое окрыленное настроение, что ли…
Второй раз он уже приехал - там опять на пути вставали всякие там, не знаю - он уже чужак, он уже не наш, он уже это самое…Во второй приезд он всё откровенно рассказывал - что, как, почему всё спускается на тормозах (как сейчас - вот эта перестройка!) что, вроде, всё обещают, но никто не знает - как это делать… Ему было неприятно показать, что ему плохо, это уже естественное чувство… И Рэма уже умерла. Под конец он уже не хотел показать, ну и самому неприятно, не хотелось расстраиваться, хотелось замкнуться немножко, отрешиться хотя бы внешне от этих неприятностей… Но в первый приезд он искренне верил… Лёша он такой открытый был. И конечно, он жил чувствами и уехал с надеждой - что там всё будет не так, как здесь. И когда немножечко что-то там стронулось, что-то пообещали ему, посмотрели картины и одобрили, сказали: - Да, да, хорошо, мы тебе то-то и то-то… И хотя ничего ещё не сделали, только доброе слово сказали - он уже в это поверил. И поэтому в первый раз он приехал окрылённый, что, наконец-то будет всё хорошо…
Последний приезд вот я его помню - это уже всё, это уже потухший человек. Потухший. Он уже не горел, внутренне - ведь видно человека: вот пружина взведена, он весь такой - хочет что-то делать, экспрессия внутренняя в нём чувствуется, а последний раз он уже был по существу сломленный, конечно. Как залитый водой костёр.
Ну, Лёша часто вспоминается… Вижу: вот он идёт, улыбается, вот играет на саксофоне, вот смеется, вот хмурится, весь такой потухший, то - смотришь, он на девочек с интересом поглядывает, то - Рэме он новые туфли принёс и радуется, что она радуется… Очень разным он вспоминается…
В 1973 году мы с женой собирались провести свой отпуск в Пскове, и Алеша предложил нам свое жилье – на летние месяцы уезжал в Новгород, где у него была мастерская, и где жила его вторая жена, Элеонора. Тоже художница.
Дорогие Люсенька и Павлуша!
Очень жаль, но похоже, что я не смогу встретить вас в Пскове. Но на всякий случай дайте знать дня за два-три в Псков и Новгород (главпочта, до востребования), может, я и смогу встретить вас из Таллинна.
Ключ от комнаты лежит в столе на кухне, стоящем в правом переднем углу ее. А ключ – в правом ящике! (Следует подробный рисунок-план. – П.Р.) <…>
Подушка одна. Поэтому можно взять мое зимнее пальто, сложить, и надеть наволочку. (Она есть в картонной коробке под столом). Телевизор и приемник работают, пластинки есть…
В общем, буду очень доволен, если вам будет хорошо.
Съездить можно:
1) Михайловское. (или через турбюро, или на рейсовом автобусе).
2) Печоры.
3) Старый Изборск и от него пройти км. 3 до Малов.
4) На ракете в Тарту и еще, кажется, куда-то (остров Залито и др.)
Все билеты лучше брать заранее. Автобус – в предв[арительной] кассе в гостинице «Аврора» на Октябрьском проспекте. Остановка автобусов - «Летний Сад».
А на «Ракету» – на пристани.
В городе можно посмотреть: Покровскую башню, Мирожский монастырь, Кремль, Музей, Солодешню, Гремячую башню. В Кремле в 18 ч. служба в Троицком соборе и в церкви у Варлаамовских ворот. Палаты Меншиковых, Поганкины палаты (это музей). Съездить на авт. № 1 до конечной остановки от вокзала в Снятной монастырь на Снятной горе.
Домой с поезда идти рядом: (и подробный план, со стрелками, названия улиц и пр. – П.Р.)
Входная с лестницы дверь открывается без ключа (ножиком или чем-либо подобным).
Вот, дорогие мои Люсенька и Павлуша! Приезжайте и располагайтесь. Очень жалею, что не могу еще более достойную встречу сделать, но к следующему приезду все уже будет (и квартира, и мастерская).
Крепко жму руки! Передайте поклон маме и Машеньке!
В тот год мы с женой в Псков приехать не смогли. По какой причине – уже не помню. Приехал я в Псков один, летом в 1975 году, когда у Алеши появилась и мастерская в центре города, и двухкомнатная квартира на окраине. Жил я в мастерской, в полном одиночестве, Алексей опять не смог приехать в Псков, был занят срочной работой в Новгороде. Я так его тогда и не увидел. Зато познакомился с его маленьким сыном Платоном, с мамой и отцом его жены.
В тот год, еще в январе, я получил от него открытку:
Январь 1975
Дорогой Павел! Спасибо за поздравление. Я сейчас от Пскова в 200 км – на стекольном заводе – делаю стекло для витража. Надеюсь, ты извинишь, что поздно поздравлю, но очень много работы, да и пока собрался, пока дошло сюда поздравление… В общем, не сердись и не думай, что забыл. Только и надеюсь в этом году увидеть и поговорить. Очень рад за Евгения Константиновича , наверное, теперь ему можно написать несколько слов.
Дорогой Павел! Люсенька, Машенька, Зоя Андреевна ! Все Ваше милое семейство от всей души поздравлю с Новым Годом! Будьте здоровы, веселы и счастливы!
Прошли годы, девять лет! И вот еще одна открытка от Леши:
Дорогой Павел!
Чертовски рад твоей весточке! С Новым годом! Здоровья и успехов тебе и всей твоей семье! Письмо твое долго шло до меня, т.к. я уже года три как переехал (получил новую квартиру). Жизнь идет по-разному – было всякое. Долго, трудно и тяжело рассказывать. Сделаю это при встрече. Одно могу сказать – были и радости и горе… Сейчас многое утрясается, но здоровье уже совсем-совсем не то… Я всегда вспоминал тебя. Это были очень интересные и, наверное, самые счастливые времена! Но я ни о чем не жалею – все, что ни делается – все к лучшему…
Месяц спустя большое письмо от Алеши. Последнее его письмо ко мне…
Павел! Дорогой!
Дорогие мои Люся и Машенька!
Все собирался по делам в Москву, да грипп завалил все планы. Весной надеюсь увидеться, а сейчас напишу немного о себе, жизни, семье, делах и т.д.
О бедах, невзгодах, несчастьях и болезнях - писать не буду. Ими и так свет полон!..
Расскажу об этом при встрече. Хочется больше о хорошем поговорить.
Ну, живу я сейчас, не гневя Бога и не сглазя, совсем неплохо. Женат на необыкновенно порядочной, умной и душевной душе-женщине! (Не смейтесь, не думайте, что оглупел от ее молодости – я «немного» старше – 20 лет! В 74 г. родился сын Платон. Таким образом, «интернационал» полный: жена – Гинзбург Элеонора Моисеевна, сын – Платон Алексеевич – и то, и се. Ну, и ваш покорный слуга – русс и белорус. Вот до чего развился ХХ век!
Эля – художник, живописец, член СХ по секции станковой живописи. Я, к вашему удивлению, наверное, тоже член [СХ] по монументальной живописи с прошлого года. Поступал тут еще в 74 г. – завернул секретариат. Пишем картинки, но не очень много. (Причины очень и очень весомые – расскажу при встрече). Больше десяти лет работаем в соавторстве с Элей над витражом (классическая техника). Попали на несколько больших выставок, сделали в городе несколько витражей – больших, по 50-60 м2.
Ну, что еще сказать?
Есть мастерская живописная, есть витражная. 3-х комнатная квартира (хорошей планировки). Ну, и, конечно, домишко в деревне.
Продуктами снабжает инв[алидов] войны спец. стол заказов, в том числе и меня…
Все бы хорошо, живи, работай, радуйся солнышку и хорошим людям, но всё хорошо не бывает. У меня и у Эли очень тяжелые хронические болезни с “блестящими” перспективами!..
Живем, можно сказать, одним днем. Но надо оставаться человеком с его достоинством и мужеством. (Это слова врачей по отношению к нам).
Вот я раскукарекался! Но это от большой радости, что пишу вашему святому семейству!
Ведь случилось так, что я не нашел ни одного письма и телефона к вам и от вас в этом завале – ведь устроились прилично мы только года 2-3, а то все было в ящиках, коробках и вообще черт знает в чем! (Кстати, пришлите мне телефоны ваши, я хоть позвонить смогу). <…>
Вот, дорогие мои. Такие дела и такая жизнь! Чертовски радуюсь, вспоминая вас и все, что было! Наверное, это были очень счастливые времена. Но понимание многого приходит позднее!
Посылаю наше семейство, несколько псковских открыток, самые теплые пожелания от Эли и Платоши, ну, и от меня, конечно. Все, что может передать человек любящий, благодарный и помнящий!!!
Были ли в Пскове, в Пушкинских Горах, в Печорском монастыре?
Если вдруг надумаете – милости просим, места много, можем расположить и встретить по-человечески.
Есть даже «Запорожец» (Элиного отца машина, он сам не водит). Если надумаете, созвонимся, спишемся, и будем очень рады. Места здесь очень живописные, но я их не пишу почему-то, а все живу казанскими идеями. Для Маши, если нужно, есть и халат, и краски, и кисти, и все, все, что нужно.
Вот, мои дорогие друзья. Все пока! Обнимаю крепко, крепко, крепко!!!
…Когда он приезжал из Пскова, собирались мы, старые друзья, последняя встреча была, когда мы к его матери ездили в Юдино. Оттуда мы, собственно, и проводили его. Впечатления того периода: во-первых, у него родился сын, он очень доволен был, цветную фотографию показывал - вот, смотри, сын, Платон! И много разговоров, конечно, об этом. И очень был рад, и любил его очень - видно было… Отцовские чувства включились - это же здорово, конечно… Очень много о сыне говорили - уходим, снова он возвращает разговор к одному: - Сын!..
А о работах много не говорили. В общем, там не сладко было вначале. Жену похоронил, Рэму. Сказал, что начал делать витражи.
Показывал фотографии витражей. Живописи почти не было…
…Простите, что не писал долго. Работа с витражом, организация мастерской, инструмента, стекла, свинца и масса др. дел, связанных с этим, новым для меня делом, отнимала, да и сейчас отнимает массу времени.Поэтому и сейчас не буду многословен, т.к. надеюсь летом увидеться в Казани.
Скажу только, что у меня пока всё нормально. Жив, здоров, Платон растёт, жена - слава Богу - не болеет /тьфу,тьфу - не сглазить бы/, её родители занимаются с Платоном, а я сижу в мастерской, занимаюсь витражом, и честно говоря, мечтаю о поездке в Казань. Повидать маму, Волгу, Бугры и хороших людей.
Передайте мои самые теплые слова и низкие поклоны им, а кому - Вы и сами знаете. Хочу надеяться, что Вы и все хорошие люди здоровы. Пусть сопутствует им успех и счастье.
Толя! Здравствуй!
Ты меня извини, но по приезде в Псков я вынужден оказался срочно заниматься неожиданным делом - бороться за свою мастерскую. Членовня СХ из Пскова на своём собрании вынесла решение выселить меня из мастерской как не члена Союза. Вот я и бегаю по Пскову и Новгороду. Дело в том, что пред. СХ в Новгороде со братие, узнав, что я собираю документы в Союз, решил помешать этому и, отобрав мастерскую, лишить возможности набрать необходимое число работ, необходимых для поступления в СХ.
Хотя в Москве мне сказали, что по совокупности живописных и монументальных работ я уже сейчас имею право подавать документы. Поэтому я надеюсь, что ты извинишь меня за задержку с отправкой работ тебе в Казань.
Сейчас я опять в Новгороде, завтра-послезавтра буду в Пскове и постараюсь выслать их. Они уже подготовлены к отправке, нужно только унести на почту. Наверно на этих днях мне нужно будет ехать в Москву.
Ну вот и всё пока.
Крепко жму руки!
Передай привет Рустэму, Галочке и другим, кто меня помнит.
Будь здоров!
Полтора года спустя я получил от Эли письмо, к которому был приложен пригласительный билет на выставку произведений станковой и монументальной живописи Алеши. Открытие выставки – 6 декабря 1985 г. (20 лет спустя после его первой персональной выставки в Институте физических проблем!)
В конверт был вложен также листок с отпечатанным на машинке приглашением от правления Псковского отделения Союза художников:
«УВАЖАЕМЫЙ ТОВАРИЩ
Павел Евгеньевич!
Управление культуры Псковского облисполкома, Псковский Государственный музей-заповедник, Псковская организация Союза художников РСФСР приглашают Вас посетить выставку члена СХ СССР Аникеенка Алексея Авдеевича, посвященную его 60-летию (посмертно).
Закрытие и обсуждение выставки состоится 10 января 1986 г. в 16.00. час.
Уважаемый Павел Евгеньевич!
Обещала послать приглашения сразу, но сейчас идет такой «аврал» (это Вам хорошо известно по подобным ситуациям), что мы с папой только сегодня собрались выполнить это.
Мой первый звонок был именно к Вам, т.к. Алеша разговаривал с Вами (назавтра после смерти Петра Леонидовича) настолько по-родственному, что я Вас иначе уже и не представляю.
Спасибо за приветы родителям, которые Вас также хорошо помнят.
Будем рады всем, кто сможет приехать на выставку или просто к нам в гости.
В случае приезда к открытию, пожалуйста, сообщите до 3-го декабря (для закрепления места в гостинице) в правление ПОСХ <…>.
Привет Вашим близким.
Всего доброго.
P.S. Пригласительные билеты не обязательны. Их было всего 100 шт.
Я не смог тогда побывать на посмертной выставке Алеши в Пскове. И дело не столько в загруженности работой – а мы тогда с Анной Алексеевной, вдовой Капицы, создавали его Мемориальный музей. (В этом музее представлен одной из главных своих работ («Клоун») и Алеша). Нет, дело не в работе. Что-то во мне самом не давало мне все бросить – и отправиться в Псков… Я видел расцвет творчества художника – пусть и в самых ужасных условиях. «Кабак», например… Я вместе с Алешей делал его выставку в Москве, развешивал его картины, думал вместе с ним над экспозицией. И было ясное ощущение, что я присутствую при рождении (а может быть и при расцвете?) самобытного мастера…
Я не видел его почти пятнадцать лет. Не видел его новых работ. И боялся их увидеть…
Кто знает, может быть, поэтому я и не поехал тогда в Псков. Там бы чествовали его, пусть и не те самые, кто душил его в Казани, но все же близкие им братья-художники, и та советская власть, в лице секретарей обкомов и райкомов, одинаково бездушная и бесплодная – что в Казани, что в Пскове…
По-видимому, мне подсознательно тогда хотелось сберечь в чистоте память о человеке, который был мне очень дорог…
Предыдущая часть Следующая часть