Извините, читатель, что я опять нечаянно нарушил хронологию, сладить с которой в этой книге так непросто… Вернёмся немного назад. Приглашаю вас в Казанский драматический театр, на вечер отдыха молодёжи. Простите репортёру некоторые огрехи и неловкости стиля - он ещё только пробует себя в журналистике…
Старый Казанский драматический театр словно помолодел в тот вечер: во вторник его фойе и залы заполнила сама юность. По приглашению горкома комсомола сюда пришли молодые рабочие, художники, артисты, студенты. "Вечер дружбы" - так назвали эту встречу её участники.
И в самом деле - хозяйкою в театре была дружба. Поэтому так весело кружились в танцах юноши и девушки, так непринужденно обсуждала молодёжь интересующие её вопросы.
По традиции вечер открыли пионеры, а потом эстафета приветствия перешла к первому секретарю обкома комсомола О.И.Данилову.
Аплодисментами встретила молодёжь выступление своего любимца - заслуженного артиста РСФСР и ТАССР Н.С.Проваторова. Немалый успех выпал и на долю молодого поэта Рустема Кутуя. А вот уже на сцене представитель другого жанра искусства - эстрады. Это руководитель студенческого театра эстрадных миниатюр Семен Каминский. Он рассазывает о рождении в авиационном институе молодежного театра, ставшего известным в Казани, под названием СТЭМ, о его первых шагах.
Но ведь недаром говорят: "Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать". Судите сами о новом театре - он выступает сегодня со своей двухчасовой программой. Тут есть что и посмотреть, и послушать. Студенческий юмор - едкий и злой, веселый и добродушный; остроумный текст и обаятельное искреннее исполнение сценок, хорошая музыка обеспечили успех концерту.
После концерта молодёжь закружилась (снимок слева) в танцах, начались аттракционы, а в одном из фойе разгорелась дискуссия о выставке картин казанских художников В. Попова и А.Аникеенка. У этих молодых художников различная творческая манера, разное видение мира. Страсти накалились вокруг картин А.Аникеенка, которые для большинства молодёжи остались непонятными, вызвали недоумение.
Польза подобных дискуссий несомненна. (Снимок внизу). Пусть почаще собирается молодёжь, чтобы без регламента, непринужденно поговорить о различных вопросах - о человеке будущего, о долге, об искусстве, о любви. Надо и в дальнейшем проводить подобные вечера-встречи, которые помогают молодёжи ближе узнать друг друга, почувствовать плечо друзей.
Евг. Багаев.
Больше всего смущает меня одна фраза в этой информации - "для большинства молодежи…". Боюсь, что к этому большинству принадлежит и автор заметки, и говорит об этом, чувствуя за спиной дыхание оного большинства. В нём нет особого интереса к "непонятному и вызывающему недоумение", хотя он и включает искусство в перечень вопросов, о которых можно дискутировать… Спасибо, что фотография с того вечера сохранилась и сберегла для нас облик художника…
А вот кусочек разговора с ещё одним математиком, программистом нашей университетской школы. Слово имеет
Л.Г. … То, что тебя заинтересовало, случилось в районе 59-го - 61-го… Был я на чьей-то выставке, сейчас уже не помню - чьей. Организована она была в художественном училище. На этой выставке кого там только не было - всякая общественность, в частности и студенческая общественность. И вот во время осмотра работ подошел ко мне один известный в то время активист университета, подошел и попросил отнестись отрицательно к этим работам, раскритиковать их. Меня конкретно попросил.
Н.Б. - Не зная - каково твоё истинное отношение к работам?
Л.Г. - Не зная - абсолютно. Он просто знал меня, я по-чело-вечески неплохо к нему, как и он ко мне, относился; оба мы были активистами, и вот на этом основании он ко мне подошёл. По-этому я находился в таком очень сложном положении… С одной стороны я был просто некомпетентен и не мог судить об этих работах, не мог ни отстаивать, ни критиковать. А поскольку обращение было такое, что надо заведомо ругать, то я понял, что лучше от этого отойти… И я, значит, увильнул от этого поручения, но так, чтобы не испортить отношений с этим товарищем… Я не высказывался публично, не взял этого греха на душу, но факт этот имел место совершенно определенно…
Б.Г. - Ещё в студенческие годы, занимаясь немножко журналистикой, я начал писать сценарии для казанского телевидения (оно ещё было черно-белым). Мне это было интересно, искусство тоже привлекало, и я пытался там и в режиссерские и в сценарные дела влезать. Вести передачи, конечно, не давали, но я снабжал их материалами. По молодёжной культуре - по поэтам, музыкантам… Там была рубрика "Молодые", вёл её Алмаз Бикчентаев.
Н.Б. - Была какая-то весенняя передача, я в ней участвовал, сценарий был твой, наверное…
Б.Г. - Да, наверное… Но сценарии долго готовились - пока утвердят… Передача была прямой, поэтому всё шло на грани - то ли пройдёт, то ли нет, без записи это было очень рискованно. Алмаз Бикчентаев сам учился в художественном училище, потом работал в газете, а на телевидении он был уже главным редактором, и, по-видимому, они где-то вместе учились, оба они воевали, но Алмаз - до войны, видимо, начал учиться, а Лёша - после, так ведь?
Н.Б. - После… В 52-м поступил, в 57-м - выгнали…
Б.Г. - Ну, в общем он мне посоветовал и я пришел в тот ваш двор, в который потом приходил уже не раз со многими из литобъединения. И вот в этой передаче - она сборная была, был там какой-то композитор, был певец какой-то, ты был из поэтов, и - Лёша Аникеенок. Я сам в режиссерской сидел, меня по молодости лет не подпускали вести передачу. Ну, в чёрно-белом варианте это, конечно, плохо смотрелось, так же как в газете. В "Комсомольце Татарии" удалось тогда что-то напечатать, в 62-м году. Небольшую заметку. О Косте Васильеве была заметка, тоже с большим скандалом прошла, и о Лёше… Заметки ещё урезали, репродукции - не помню - дали или нет, жаль, вырезки не сохранились… Лёшу я когда впервые увидел - поскольку я тогда сам впервые открыл для себя Шагала и позднего Левитана - мне перекличка с ними показалась, хотя спорят с этим… Но для меня на последней казанской выставке было радостно увидеть работы, которые я сравниваю с Шагалом ранним…
Н.Б. - Да, на выставке была одна работа - парень на возу лежит, там есть немного от Шагала… Из коллекции Лаптева.
Б.Г. - Ну, не знаю - мне казалось, много общего… В 1918 году вышел альбом раннего Шагала… Кстати, Вознесенский недавно выступал, сказал что сейчас издали книгу, в СССР - первую… Для меня эти художники были очень близки, ранними работами… Это влияние где-то меня даже немного раздражало, я, так сказать, пуритански относился к нему, к его русским истокам, к импрессионистам… Мы уже спорили с тобой об этом…
Н.Б. - Ладно, не во влияниях дело. Это оставим искусствоведам. Ты рассказывай - вот ты пришел к нему впервые…
Б.Г. - Пришел. Жена его, Рэма… И я увидел эту маленькую комнатку, где по диагонали стояла большая картина… Часть работ он доставал из коридора с антресолей - забито там было всё, и он ещё сказал, что часть работ - в Юдино… И когда с литобъединением контакт наладился, как-то уже через этих людей, которые работали в разных вузах, на предприятиях разных - он стал известен более широкому кругу… И когда выставка МОСХа в Москве прогремела, в 1963-м, я как раз в этот день приехал и попал на литобъединение, и мне сказали, что у Лёши выставка открылась в Доме ученых. Я на ней не успел побывать, потому что её в тот же день закрыли, сняли. Некоторое время прошло - начали заинтересованные "искусствоведы" выяснять - кто же эту выставку организовал? Так как я и передачу делал, и писал, решили, что я к этому руку приложил, хотя я её даже не видел… Тогда, разозлившись, - что же мне зря попало? - я с комитетом комсомола переговорил в институте и мы сделали большую выставку перед актовым залом, и она чуть ли не две или три недели просуществовала…
Ещё когда передачу готовили, я спросил: "Как относятся художники?" Он говорит: "Пойдем, посмотришь…". Я пошел с ним. В Союз художников. Сели мы там на заднем ряду. По-моему это был выставком, как выставка называлась - не помню. Принес он несколько работ, они стояли там, где президиум. К пейзажам там не очень сильно придирались, но там был автопортрет с зеркалом, что ли… И вдруг какой-то чиновник начал вопить, что это фашист какой-то нарисован… Ну, Лёша объяснил им, что пацаном ушел воевать и знает что такое фашизм, и не уверен - что они знают, что видели фашизм в лицо… Я даже не помню - там он рванул тельник и показал свои шрамы, или он перед этим мне рассказывал - но всё равно взрыв был такой, эмоциональный, там на обсуждении… Показал он им! Я до этого ран его не видел - потом только на фотографиях, которые Рэма делала… И потом - перед отъездом, в Займище, на даче. Я и не знал, что он воевал - для меня он был, конечно, по-мусульманскому воспитанию - абы, старший… Разница в возрасте, конечно, чувствовалась…
Н.Б. - Он с 1925 года…
Б.Г. - Значит - на пятнадцать лет старше. Он рассказывал - как попал в танкисты, в механизированные части - пошел не то за брата, не то ещё за кого… И вот на том выставкоме он высказался - неужели из-за таких гадов он проливал кровь, чтобы его топтали?
…Тогда я увидел - в каких условиях он жил, в каких условиях ему приходилось работать, зарабатывать деньги, потому что картины-то покупали у него мало, то есть жить на это нельзя было…
Н.Б. - Расскажи о восприятии отдельных картин.
Б.Г. - Ну, самая лучшая работа - это "Пастухи". Дед с мальчишкой и с баранами. Это, я считаю, тот чистый Аникеенок, в котором сохранилось старое. По-видимому европейское, с которым он успел в контакт войти, наверное, там отразилось, но оно внутри как-то спряталось… Это - чистая работа. Для меня на выставке последней было неожиданным увидеть его пуантилистские пробы, но он имеет, конечно, право на это…
Н.Б. - Он всё перепробовал - и так, и этак работать, и у Пикассо учился, помню я одну такую вещь, развернутую, разъятую на части… Портрет одной нашей общей знакомой, в Займищах написанный. Очень любопытная вещь была… Жалко - боюсь, уничтожил… её. Но портрет был абсолютно узнаваем, не смотря на сдвиги, изломы, смещения по всем плоскостям…
Б.Г. - Вот в те времена меня поразила его ресторанная серия: зачем он так насильничает над людьми - в общем - такой чистый, тонкий художник, художник осени, весны… И вдруг - неестественные сочетания красок, страшная серия какая-то, страшные морды людские, в общем-то на уровне карикатур даже, - это была его реакция на ту действительность, которая окружала его… На то, что профессиональные художники в Союз не принимали. На выставку "Большая Волга" пару работ взяли, и там они затерялись где-то, может даже не выставляли… Когда постоянные конфликты были, а он слов не выбирал, когда до стычек доходило… Во многом, конечно, нельзя его считать виноватым, но… Он рвал возможные контакты, и, может - правильно делал, как только чувствовал реакцию баранью со стороны этих "оценщиков"…
Н.Б. - Слова "компромисс" для него не существовало…
Б.Г. - Ну, даже по молодости лет я думал: мог бы промолчать, где-то, простить этим людям - не пробьёшь ведь стену… Ну, а он - нет! Повидимому - война за ним, он имел право на это…
В своё время я смеялся - у меня был большой набор красок, я их начал раздавать, и шутил с ним, что Косте Васильеву пришлось отдать темные, коричневые, синие, а Лёше этих красок не надо, я ему отдал желтые, красные - жаркие, всю "яичницу". Солнце в луже у него было, "кораблики" - светлая такая работа… Как ни странно - работы гражданского характера мне нравились меньше. Он - художник песни…
Н.Б. - А ты помнишь лагерную работу - зэки стоят с котелками за баландой в пилотках с зелёными, невыцветшими звездами… Эту вещь он после "Одного дня Ивана Денисовича" написал. Сколько там боли в глазах! Очень сильная работа была… Там очень разные лица, разные характеры, по-своему перемятые, но в каждом - кремень сидит!
Б.Г. - Сейчас, с твоих слов - вспоминаю… Нет, я не о тех работах - о его пародиях на жизнь, о его реакции на мерзости жизни. С концлагерем не так - там отстраненно, так сказать… А были вещи, где его реакция на сложности жизни была непосредственной, сиюминутной, тут мне было жалко, что он тратит на это краски и время, потому, что это уходило в карикатуру, в газету. Портреты старух, концлагерь - выстраданная жизнь, она у него иначе звучала. Это не та гражданственность, журналистская, это уже настоящее было, и это - здорово! То есть - он не журналист. А когда претендовал…
Н.Б. - Иногда его тянуло и в это, к карикатурности тянуло… Даже в последних работах, в больнице, сделанных - акварелью, гуашью, были листы, которые мы не стали показывать на выставке. Отложили. Ничего не поделаешь. Там был такой лист - идут по улице трое калек на костылях, в орденах, в медалях, а перед ними пацан дорогу перебегает с автоматом игрушечным - и все шаржированы, оглуплены, всё - наружи… Мне нехорошо стало, я предложил отложить эти листы, не показывать. Настолько они портили впечатление. Для него это была больная тема… А его серию "Музыканты" ты куда относишь?
Б.Г. - Может быть это у меня сложилось в связи с тем, что я увидел - в каком он окружении работает, увидел ресторан его глазами… Не все музыканты у него такие, конечно… Но были и карикатурные, и они меня удивили, и я высказал ему это… И он даже замахал руками: "Какое ты право имеешь так судить!..". Я даже с ним это… И - замолк…
Н.Б. - А "Квартет"? "Квартет Бородина" - на выставке был…
Б.Г. - Ну, это же другое дело. Я не об этом, не об этих музыкантах, я о ресторанных, с пьяными рожами…
Слушай, помнишь, у него ещё одна работа была большого размера - на выставке я её не видел: сидят двое, в деревенском доме, цветастое такое декоративное полотно…
Н.Б. - Это "Молодые", он её где-то в марийских краях писал, помню, чистая, интересная работа, с настроением… Там он с перспективой какой-то фокус сделал - она, вроде, и плоскостная, и перспективная одновременно… Очень любопытный эффект возникал… Диван, на котором молодые сидят, вроде бы в лоб написан, а цветная дорожка к ним - чуть не сверху, или в обратной перспективе. Но главное - молодые хорошо, с какой-то доброй завистью написаны…
Б.Г. - Это - жанр, и это у него тоже получалось, хотя для меня это было неожиданным. Мне казалось, что он чистый пейзажист, и с людьми у него не очень ладно, и для меня было удивительно, что твой портрет он сделал… похоже. Я смеялся ещё: "Ты, Лёша, рисовать не умеешь, ты рисуешь краской…" Как импрессионисты - краской лепили. А тут у него графика. Твой портрет - это графика в цвете…
Н.Б. - Он плоскостной, конечно, но графикой я бы его не назвал…
Б.Г. - Понятно, но там у него четко всё - цвет, контур…
Н.Б. - Не так и там всё просто. А вот эти музыканты - "Квартет" - тоже - ой как непросто! Знаешь, на выставке физик один смотрел, думал, потом сказал: "Они, посмотришь, вроде - идиоты все, а в глазах у них - свет, музыка… Обыватель видит их идиотами. Но с музыкой они - люди. Обыватель музыки не слышит. И он обманут формой. А суть - недоступна… Вот он и злится… Музыкантов Лёша много писал, разных. И себя с саксофоном писал. На большом таком холсте, в рубашке, где по цветовому контрасту на красном - зеленые блики…
Б.Г. - Я-то вспоминаю те кривые и лысые морды, когда мы всем литобъединением к нему ходили. В начале самом. По - видимому, я ещё не знал таких сложностей…
Н.Б. - В начале сложностей особых и не было, они позднее появились. Ближе к отъезду… Понятно, все мы не знали многого. Я не знал, например, долго - что он был контужен. Горел в танке. Не знал того, что знают все медики: контузия постепенно разрушает психику… Контузия - это бомба многократного действия, сидящая внутри. Все синдромы с Вьетнама только начали изучать… А здесь его замучили настолько, что "срывы" были неизбежны… Сколько лет он бился об эту стену головой? С 57-го года, как из училища выгнали… Двенадцать лет до отъезда! Уже будучи художником, мастером - не чета учителям! Потом убежал во Псков… Думаешь, там жизнь сахарной была? Может быть хуже и страшней, чем здесь.
Б.Г. - Да?
Н.Б. - Да.
Загнул я конечно в разговоре с Булатом, что сложностей не было. Были. Всегда. И будут, пока мы живы. Но чего не бывает в разговорах наших…
1964 год был непростым, как и все остальные. В нашей истории это был ещё и год после выставки МОСХа, год серьёзного урока, который был преподан работникам искусства и всей интеллигенции Н.С.Хрущёвым, нечаянно - навсегда прославившим и живопись Фалька и мастерство скульптора Эрнста Неизвестного, по иронии судьбы - будущего автора его надгробного памятника. Но это позднее…
А пока - Булат Галеев ещё не доктор философских наук, а так, энтузиаст, теоретик странного дела - светомузыки, которой он занимается в казанском СКБ "Прометей". Одна из его блестящих статей о Скрябине и Эйзенштейне опубликована в журнале "Волга". Жаль только - редакция сняла подзаголовок: "Концерт для авторучки с библиотекой"…
К нему на всесоюзные конференции съезжаются со всего Союза такие же странные люди - из Харькова и Москвы, из Свердловска и Арзамаса, из Одессы и Таллина… Изобретатели и композиторы, художники и искусствоведы, журналисты и инженеры, пытающиеся понять - что такое искусство; фантазеры, мечтающие вслед за Скрябиным о всепланетных акциях космического масштаба, о новом, небывалом искусстве. Всё это интересно, всё будоражит, будит мысль…
Но не будем "растекаться мыслию по древу". Самое время - показать ещё одну вырезку из публикаций той эпохи. Ван Гог - имя, уже мелькавшее в нашей истории. Многие называли Лёшу "казанским Ван Гогом". В те времена интерес к этому знаменитому французскому художнику был понятен: альбомы, допущенные в нашу "постпередвиж-ническую", соцреалистическую скуку, открыли нам то, что происходило в области изобразительного искусства за рубежом, в Париже, что для всего мира давно уже стало страницей истории искусства. (Нам об этом говорили с удовольствием: страница - значит перевернутая!) Не могу сказать, что многих это заставило задуматься над собственными художественными средствами, заставило искать новых, своих результатов… Тем более, что результаты эти чаще всего - не признавались. Да и как их признать, если кругом - всё гладкописью завешано, чисто академической мертвечиной, у всех - всё правильно, на всё Поволжье - один смутьян воду мутит. Даже титул заслужил - "вождь формалистов Поволжья". Видимо, на выставкоме каком-нибудь "наградил" его этим титулом один из недоброжелателей, так как в прессе я этого не нашел, хотя слышал о нём от Лёши, посмеивался он над этим, но видно было, что звание - ему льстит.
Как иллюстрацию такого полного отрицания всяких результатов - приведу выдержку из статьи московских искусствоведов.
…Найти свою тему, её художественное решение чрезвычайно трудно. Гораздо проще взять готовое у какого-нибудь мастера и выдать за своё. Не так ли поступил А.Аникеенок (Казань), представив на выставком серию полотен "под Ван-Гога", Но, подражая приёмам этого художника механически, Аникеенок не учёл того, что и мотивы, взятые Ван-Гогом, и художественные средства, им использованные, всё было обусловлено идейными устремлениями этого мастера, теми конкретными задачами, которые он ставил перед собой, его индивидуально неповторимым видением натуры. В одном из писем Ван-Гог писал: "Чтобы добиться правдивого, надо долго и много работать. Дьявольски трудна эта задача…"
Практикой художник подтверждал свои слова, работая с натуры в любую погоду, при любых обстоятельствах, до изнеможения, до самозабвения, стремясь во что бы то ни стало цветом, линией, композицией выразить то, что он понимал под правдой жизни, правдой характеров, искренностью. Не плодотворнее ли изучать основополагающие качества искусства Ван-Гога, а не просто подражать его технике наложения красок, пластике мазка?
Изучение, освоение традиций и опыта не могут быть плодотворными, если заменяются всего-навсего копированием. Новаторство - всегда "езда в незнаемое", а не прилежное повторение хорошо известного…
А.Гудскова, Ю.Нехорошев
Вот ведь как - чуть ли не в плагиате обвинили… Мол, взял готовое и выдал за своё… И ведь не дураки подобные вещи писали, не только из желания поучать бедных провинциалов… Но я-то помню, как Лёша задолго до этой статьи читал потрёпанное - 20-х годов издание писем Ван Гога к своему брату Тео и уверяю вас - мог бы ответить авторам подобных поучений массой других не менее верных и поучительных цитат из высказываний и размышлений любимого им художника, но предпочитал отвечать - своими картинами. Языком живописи. А этот язык иному "знатоку" не очень и понятен, если вот так легко и спокойно от художника отмахнулись, не увидели в нём чего-то своего, интересного, самобытного… То есть - не увидели и не поняли главного.
Предыдущая часть Следующая часть