Ну, раз выставка, обсуждение - пресса не может молчать. Полистаем-ка подшивку любимой нашей газеты.
На сей раз заведующий отделом культуры не появляется сам - посылает свою вполне обстрелянную, поднаторевшую в "вопросах культуры" журналистку, которая почему-то даже не подписывается уже примелькавшимся в Казани именем, а использует псевдоним, который, впрочем, в городе тоже многим известен. Ознакомимся:
Творчество казанского художника А.Аникеенка на выставках вызывало много разноречивых толков. Одни видели в его картинах поэтическое раскрытие природы, другие - пессимистическое искажение действительности. Одним нравилась его манера письма, другие резко критиковали за грубую мазню. Именно эта способность и собрала большую аудиторию в салон-магазине Художественного фонда, где недавно состоялся творческий отчет А.Аникиенка.
Здесь говорили, что художник в последнее время высветлил свою палитру, на смену серо-зеленому колориту его первых картин пришли теплые, мягкие тона. Но из живописи Аникиёнка совершенно исчезло содержание. Зритель увидел перед собой плоскостные натюрморты, сильно смахивающие на поделки западных формалистов. Другие рисунки, как образно выразился один из выступавших, словно сошли со страниц "Мурзилки" или перекочевали с выставки детей дошкольного возраста: красные крыши и красные дорожки, невпопад раскрашенные деревья и грибы - вот их "содержание".
В обсуждении новых картин Аникиенка приняли участие заслуженные художники РСФСР Л.Фаттахов, Х.Якупов, Н.Кузнецов, живописцы Н.Смирнов, Х.Казаков, И.Халиуллов, лауреат Тукаевской премии А.Бурлай, преподаватель художественного училища В.Куделькин, кандидат искусствоведческих наук Л.Елькович, директор художетвенного училища И.Трошин, научный сотрудник Госмузея А.Файнберг.
Выступления были разными по форме, но во всех сквозила общая мысль: дорогой, которую избрал А.Аникиёнок, не может идти художник социалистического реализма. Не выработав своего взгляда на отражение действительности в искусстве, Аникиёнок бросается от Матисса к Дейнеке, от Нисского к Сарьяну. Неудачной оказалась творческая поездка художника в Бирюлинский совхоз, откуда, кроме условно раскрашенных картин, он не привёз ничего. Работы же последнего периода, как образно выразился Лотфулла Фаттахов, свидетельствуют, что Аникиёнок сделал "два шага вбок". Собравшиеся сошлись на мнении, что настала пора устроить в Казани теоретическую конференцию, где нужно дать принципиальный бой абстрактному искусству, которое по еле видимым каналам просачивается и в творчество некоторых наших молодых художников.
- Такие обсуждения, - сказал т.Гайнуллин, - полезны для молодёжи, для студентов художественного училища. Они учат молодежь верному методу в искусстве.
Н.Горская
Задание редакции выполнено. Вполне профессионально. Пришёл, увидел, отразил… Всё ясно. Все упомянуты. Акценты расставлены. Летим дальше. Некогда… Мало ли о ком "разноречивые толки" идут! И должен ли журналист вникать в существо спора? Если сами художники за все века - толком всё ещё не разобрались - что же такое - искусство? Особенно - обладатели "верного метода"…
Позднее - спорил я с одним из журналистов, который писал и об искусстве, и о чём угодно, но - когда ситуация попахивала скандалом или сенсацией и пишущий - автоматически попадал в число если не "прогрессивных", то заметных. Тот мой знакомец весьма энергически отстаивал точку зрения, что не так важно - настоящий художник перед тобой, или - так… Человек и его дело - только повод для высказывания журналиста. Мне такой подход всегда претил. Может, поэтому и не получалось у меня дружбы с подобными товарищами…
Кто ещё из художников хочет высказаться? Пусть через годы? На "отчете" я не был. Мы с Лёшей тогда ещё не были знакомы даже. Но мне интересно - как же это происходило? Как воспринималось? Бывшие фронтовики - били своего брата, фронтовика, инвалида… Чуть ли не фашистом называли… Пока - вроде бы только намёком. За что? За тот удивительный "Автопортрет"?
За картину-поэму о наших лесах с яркими, праздничными мухоморами, с загадочно глядящим круглыми глазами филином и удивительно переданной кипением, водоворотами оранжевых и жёлто-зелёных полос яркой лесной подстилкой, словно усыпанной осенней листвой…
Какими же слепыми людьми должны быть художники по отношению друг к другу… Неужели это возможно?
Увы, не всякий видящий - видит.
Впрочем, если Лев Толстой столько сил потратил, пытаясь свергнуть с пьедестала Шекспира, не понимая, что они просто из разного теста, что его художественная система исключает "избыточную" образность речи английского классика, - может, это и не так странно? Но одно дело - свергать "памятники", другое - воевать с живыми современниками. Шекспир, может, и не обиделся бы на критику Толстого. Ну, удивился бы такой непонятливости русского бородача, ну - выдал бы в ответ фонтан грубовато-цветастых образных возражений… А может - и пожалел бы… Тут - другое… Спор идёт не между создателями своих художественных систем. Тут спорят внутри одного, уже хорошо закосневшего "метода". Но этот "метод", общепринятый и общепризнанный, навсегда уверенный в своей победе и правоте - начинает ощущать, что исчерпал себя, превратился в догму, задыхается в консервной банке самодовольной самоизоляции. И сердито требует, чтобы все остальные "методы" и направления - не смущали его покоя… "Шаг в сторону - считается побегом". Знаменитая лагерная формула - как закон искусства? Тоталитаризм в чистом его виде… И все мы - выросли под этим прессом, только не осознали до сих пор - как глубоко всё это в нас сидит… Ведь все мы - калеки… И не осознаём этого - начисто!
М.С. - Алексея Авдеевича Аникеенка я знал ещё в студенческие годы и после особенно, когда он, будучи очень интересным, своеобразным музыкантом работал в одном из оркестров - в кинотеатре "Победа" и в то же время - тогда уже много писал, очень упорно работал…
Но общение у нас было и раньше - когда он учился, я бывал у него дома… Это была одна комната, заставленная сверху донизу работами, притом в несколько рядов, они у него не только вертикально стояли… Под кроватью, под диваном, под топчаном - всё было забито работами…
Когда он стал выставлять свои работы, пейзажи особенно, написанные с натуры, но не в буквальном смысле с натуры - работал он очень своеобразно - он смотрел на натуру, порой стоя к ней спиной. Как великий педагог Чистяков говорил, он порой работал не только по нотам, но и без нот мог работать…".
И вот подобные работы он как-то выставил на общей выставке художников Татарии, они получили очень теплый отзыв у художников, буквально художники были в восторге. Я помню - Васил Маликов, потом Юра Зяблицев, художник-скульптор - они говорили, что вот если бы с таким вкусом наши женщины одевались - как пишет Аникеенок!
И тогда Союз направил его на дачу творческую. И вот когда он вернулся с дачи - то и художники были удивлены, в том числе и я, как его товарищ, который видел его работы ранние, был удивлен неожиданным поворотом в живописном отношении и к холсту, и вообще к природе. Нам показалось, что он претерпел какое-то влияние, видимо, принятое им, потому что он продолжал уже работать после именно в этом направлении.
Н.Б. - На даче он познакомился с одним из владимирских художников, с одним из основателей школы владимирских пейзажистов…
М.С. - Возможно. Это, вероятно, с Кимом Бритовым? Или с Юкиным?
Н.Б. - Фамилию не назову - сейчас вылетела, запамятовал…
М.С. - С кем-то из них вероятно. Но во всяком случае это его направление не нашло как-то здесь отклика. В том числе и у меня лично. Мы много спорили с ним. Он говорил: "Ну почему, ну почему нельзя так работать?". Я говорил: "Нет, почему же, работать так можно. Но стоит ли? Я же вас знаю другим - вы шли от природы, от натуры…"- "А разве я здесь - не от природы?" - "От природы, но как-то всё более условно…"
Хотя я понимаю, что искусство всё условно, но тут особенно это было заметно: такое плоскостное решение… Но может - оно более декоративным было. Во всяком случае, он увлекся этим, и…
Что я до сих пор помню - что он стал более жёстким с това-рищами. Помню такой факт. Было это ещё в том музее - в галерее краеведческого музея. Висели и его работы, и рядом - работы Кондрата Евдокимовича Максимова. И вот там - разгорелся спор. Подошел тут один из работников райкома - не помню фамилию его - и вступил с ним в полемику, стал говорить: "Ну за что вы так не терпите Кондрата Евдокимовича?" И мой товарищ Лёша ответил примерно так: "Я бы подобную живопись заколотил в ящик вместе с автором и утопил в болоте, потому что это не живопись!". В общем - высказал всё, что он думал о подобной живописи.
Тут уж я вступил в спор: "Слушай, как же так можно? Ведь получается - если мне не нравятся сейчас твои работы, значит я тоже готов заколотить твои работы в ящик и тебя вместе с ними? И все вместе утопить? Разве можно так? Разве мы имеем право так относиться друг к другу?"
Н.Б. - Максимов для него не соперник был, что говорить. А вот на том обсуждении в его адрес обвинение прозвучало: "Это не фашизм, но…"
М.С. - Этого я не помню… Я помню выступления Кузнецова Николая Дмитриевича и других… В целом всё-таки критика была доброжелательной. Никто его, как говорится, не ставил к стенке, между нами, как он иногда…
Н.Б. - Ну как не ставил - после этого обсуждения появилась статья в "Советской Татарии" - "Два шага вбок"…
М.С. - Этого я не помню…
Н.Б. - Такие слова в те времена легко срывались с языка, я и не такие фразы слышал на выставкоме "Большая Волга"…
М.С. - Такого я в отношении к нему не помню. Это честно. Я ничего не пытаюсь скрыть, потому что тех товарищей, которые вот сейчас были здесь - вы их слышали: Маликов… Зяблицева, правда, нет здесь… Но он подтвердит - он водил всех из публики - там было много возмущенных: "Мазня!" - кричали… И он буквально хватал за рукав, говорил: “Нет, вы посмотрите, это же песня, это же поэзия! С таким вкусом написано всё!”И действительно, пейзажи-то я помню, деревня, допустим, пасмурный день такой, небо такое очень напряженное, зелень… Ну, там говорили, что задворки какие-то… Задворки для живописца тоже могут приго-диться, представлять ценность - неизвестно для какой цели он использует ещё эти задворки, это же материал для работы… Помню я его работы. Вот "Певцы" у него была картина…
Но он увлекался всё-таки, ведь человек он был талантливый. Он поглядывал на импрессионистов, что-то брал у них, и по форме пытался у них поучиться - как передавать форму цветом… К рисунку он, может быть, относился тогда более свободно, не так строго академически, нарушая его, в понятии неискушенного зрителя - но художники-то его понимали… И поэтому у него получился некоторый конфликт со зрителем…
Н.Б. - Боюсь, что не со зрителем…
М.С. - Ну а в целом - что я могу сказать? Он тогда был талантлив, и потом я работы его ценил как талантливые, даже те, с академической дачи привезенные, только мне казалось, что он куда-то ушел от своего первоначального направления… Он в поисках был весь…
Уж если тонко и строго судить - у него работы-то были - каждая по-своему оригинальна, одна не походила на другую, то есть в каждой работе он искал своё… Повторяться он не мог - в каждой работе было что-то своё…
Н.Б. - У меня вот такой вопрос: к Союзу художников его близко не подпускали. Имена Якупова, Фаттахова, Куделькина - он сам называл в качестве своих основных противников. Но где же остальные художники были? Что же они его не поддержали? Или уж очень он казался диким и настолько диким, что ему близко нельзя было подойти к Союзу?
М.С. - В моём понимании искусства и в моём представлении о творчестве - я его не считал таким уж дикарём, которому закрыт доступ в Союз… И художники к нему - я бы не сказал, что очень уж… Но они, вероятно, не имели таких полномочий, чтобы его ре-комендовать. В то время при рекомендации нашего Союза принимал, по сути дела московский Союз. Утверждал он. Ну, зная, допустим, Хариса Абдрахмановича, что я могу сказать? Он был, конечно, жёстким в этих вопросах. Он считал, да и говорил: "Что же ты тратишь силы - на что? На эти кривляния?" - Он и мне говорил примерно так. Очень строго. Я его ученик, он очень жестко требовал: "Что вы разбрасываете силы? Жизнь-то даётся один раз, так надо её использовать так, как нужно, на пользу людям, чтобы вас понимали. А то вот сделали выставку, а народ её тоже не понимает, отвергает…”
Н.Б. - В том-то и фокус - у Лёши был свой зритель, более грамотный, более тонко чувствующий, более образованный, если хотите… И тем не мене - ни выставки, ни публикации, ничто не изменило ситуации. Настолько это было жёстко, что переросло в трагедию на наших глазах - в трагедию непонимания. Почему? Или настолько бюрократизирована была сама верхушка Союза, настолько власть в её руках находилась, что они были абсолютно уверены, что имеют право делать всё, что угодно?
М.С. - Нет, я думаю - не в этом дело. Всё-таки дело, наверное, в неприятии…
Н.Б. - Что - масса художников не принимала его? Никто не верил, что он тоже художник?
М.С. - Нет, верить - верили… Неприятие было…"
Вот такой разговор состоялся у меня с милым, интеллигентным человеком, Михаилом Алексеевичем Салминым. Раннего Лёшу он знал, принимал его, помнит многие работы. А когда начался новый, ищущий Аникеенок - не одобрил его поисков, "не принял…" И не стал дальше особо интересоваться - не помнит больше ничего особенного.
Предыдущая часть Следующая часть