…Сначала они стояли в Ясной Поляне, он рассказывал… Когда их сформировали, они стояли в Ясной Поляне, мальчишки, со школьной скамьи… Он ушёл добровольцем, ему семнадцати не было. В общем, стояли они на опушке леса, ночью - в дозоре, что ли… И вот ночью в лесу - треск, шум, они страшно испугались, думали немцы идут… И они начали стрелять по кустам, напуганные… А когда начался рассвет, они увидели - во что стреляли - это были телята колхозные… Он был этим настолько потрясен, что запомнил. Так они боялись. Потому что были совершенно неподготовленные…
Когда я увидела его картины, а он всегда показывал их много, и всегда это была информация с душой, с любовью, он показывал их, ставил… И вы знаете - пронзил он моё сердце, вот этой декоративностью, артистизмом, была в нём и театральность, и он был очень русский, вот невозможно русский, понимаете? Причем это не только в живописи - это в его корнях, в рассказах - во всём… В общем - долго мы очень в близких отношениях были, ходили друг к другу постоянно, где-то перед его отъездом только что-то нарушилось, он замкнулся… у него даже какая-то мания преследования была, ему казалось, что его вот-вот возьмут, и общаться с ним было тогда трудно, такое у него было состояние… А когда он уехал, и Рэма уже умерла, и он наладил в Пскове какую-то жизнь, вот в последний раз он приехал и зашёл к нам буквально минут на десять-пятнадцать, он даже не раздевался, вошёл, посмотрел, сказал:
- Ребята, вы меня не забыли, все картины висят…
И что-то вот такое щемящее осталось, и больше я его не видела, только у Толи Новицкого спрашивала - как он, что…
…Как мы познакомились? Саксофон, парк культуры… Я даже не знал, что он "мажет", живописует - в принципе не знал. Молчун же, скромный - страшно. Тенор-саксофон, значит… Сам научился. Но это знакомство было буквально только музыкальное. А он тем более - молчун. Мы, вахлаки, моложе на сто лет. Но я не видел разницы в возрасте. Ну, он - молчун, как-то в стороне… Летом - парк, зимой - театр, на танцульках мы играли, я пел среди них. Тоже зарабатывал на танцульках.
Про живопись ни ухом, ни рылом. И не знал, что он мажет. А я в то время уже… Меня примитивисты югославские подтолкнули - первый альбом я тогда увидел. На площади около Дома офицеров киоск стоял, и я купил, 50 рублей всего-то цена, 5 рублей нынешних. Вот такой толстый, в глянцевой суперобложке, у нас таких альбомов вообще не было! Что ты! То есть - я тогда уже начал интересоваться живописью, а про Лёшку не знал, что он пытается…
А потом услыхал, что он, вроде, в училище учится… Как-то на слуху только это… Ну, наше училище я всерьез не воспринимал! В жизни! И как-то так всё это…
А потом - литобъединение… Кто-то из наших говорит: "Картинки… Есть один мужик очень интересный…" Вот так привели меня к нему. Тут я с Рэмой познакомился. Я в чужие квартиры заходить стесняюсь. И там тоже - пришел, глаза в пол, прошли сразу направо, в комнатенку. Там что - тахта, стеллаж, проигрыватель. Пластинки. Классика. Он завёл что-то тихонько. Помню как ходил этот человек. Но я-то не к нему пришёл. И,видимо, уже интерес был - у Лёши ведь висит несколько работ на стенках, и я, видимо, там уже был весь. И как-то он меня перестал интересовать сразу, когда картинки я увидел. Участвовал, наверно, для понта в разговоре, а в основном - смотрел… А впечатление страшно запоминается, не саму картину помнишь, а впечатление. И у меня удивительное впечатление было, очень большое!
Тут висела луна какая-то, игрушки, что ли… "Геологи" тогда были уже, они поразили желтизной, солнцем за спиной, они именно висели… Потом пошло, - полно… Он говорит: "Помоги-ка мне!" И я смотрю - антресоли, всё заставлено, забито - один к одному - холстами! Запичкано… Я почему ощутил, что потолки высокие - он залазил на какую-то штуку, снимал, там картонка к картонке - забито всё… И он начал выставлять, ставить на стул, показывать… Много! Я насмотрелся, говорю: "Извините, мне много уже, я потом…" Потому что много мне оказалось. Ни о чем не поговорили тогда, только начал я говорить: "Как-то вот это - удивительно, можно ли мне зайти как-нибудь на досуге…" Стеснялся я страшно! А он говорит: "Да заходи, чего там!" Как-то ещё заскочили к нему, а там уж общение началось с ним. И всё - и пошло-поехало! Он ко мне на кухню стал приходить, начали мы дружиться в общем… И почти всё я у него видел, и не один раз.
Сегодня думаю: Лёша - художник очень крупный, и его казанская трагедия - это проблема любого художника такого дарования при общении его с толпой, тем более - провинциальной…
…Он появился в нашем доме в тот момент, когда умер отец. И вообще поселился здесь, в нашем доме после смерти отца. Женился на Рэме, моей сестре. Как он появился? Сразу стал что-то строить, строгать - стеллажи сделал. Руки у него были мастеровитые. Это всё было шумно и мать его невзлюбила, в доме постоянно были скандалы. И скандалы между Рэмой и матерью, и Лёша вмешивался в эти скандалы. Не ужились. Совершенно. Поэтому обстановка в доме нервозная была, честно говоря. Ну, мать, конечно, хотела, чтобы я на её стороне выступал, а я - или держал нейтралитет, или брал сторону Рэмы. Потому что её, Рэму, надо было защищать…
Как-то в журнальчике каком-то появилась статья, одна из первых - о культуристах. Я её подсунул Лёше. Он её прочитал, и взялся за дело весьма основательно, как всё, что он делал. Не так как я - гантели чьи-то взял, или ещё что-то купил… Он пошел к своим друзьям, выточил отличные гантели, до 22 килограмм, наборные… И стал заниматься настолько регулярно, что очень быстро меня обошел - как по весу, так и по данным физическим чисто… У него была накачана грудь, бицепсы, трицепсы и всё прочее. Плечо у него левое - там была такая впадина, осколком вырвало кусок плеча. Я помню, как на глазах это место зарастало мышцами, и осталась только глубокая узкая воронка в плече, всё остальное заросло. Он даже левой рукой, которую не мог поднимать выше плеча, работал с акой же интенсивностью, как и правой. И пока жил в Казани - не прерывал занятий… Жили они, в общем, как-то неровно, безалаберно. В каком смысле? - денег Лёша получал - ну, на мой взгляд - очень прилично, около двухсот рублей в ресторане… Но денег ему, естественно, не хватало никогда, потому что если они видели новую книгу, какие-то пластинки, всё это моментально покупалось, деньги улетали… Альбомы… Краски тоже стоили недёшево, холсты… За всё платить надо было. Так же как сейчас. Подрамники он сам делал, прекрасно делал - со своим отсутствующим пальцем - и натягивал холст - всё делал… И поэтому - попросту говоря - ему часто есть нечего было. Ну, Рэмка тайком прибегала сюда, что-нибудь у меня тайком похватает, а Лёша шел вечером в ресторан и там питался… Вот так существовали…Помню, что мне часто приходилось его провожать - он сначала работал в кинотеатре "Победа", я его провожал, и по пути мы очень часто разговаривали… Я помню такой случай - когда мне надо было сдавать политэкономию, я был уже практически готов, сдал я потом на отлично, и по пути мы заговорили о политэкономии, и честно говоря, он имел перевес надо мной, студентом, который только что всё выучил… Я поразился - откуда он знает - что такое прибавочная стоимость, свободно оперирует всеми этими понятиями экономическими, которые человеку, который с этим не связан… Откуда он их знает вообще? И зачем ему это нужно? Он их не только знал - свободно оперировал! Это меня очень удивило…
Сначала его работы я не то что не понимал, а я считал, что он работает несколько под Левитана. В общем, первые его работы мне не очень нравились. Кроме, пожалуй, одной - работа у него была - спуск с Университетской - "Ночной город". Эта работа мне нравилась, хотя она была в первом периоде его, в сером или там черном… Меня поразил взгляд его вниз, с горы, сверкание каких-то огней, для меня было это совершенно необычно, хотя вроде бы - всё обычно было…
А поразили по-настоящему его работы, когда он приехал с дачи академической, когда его выставка была в Салоне… Честно говоря - я плохо помню все работы, которые там были. Сильно запомнил только его "Автопортрет", не знаю - где теперь эта работа находится. Это столик… такая фиолетово-розовая гамма… плоский столик овальный, зеркало, и в нём - поллица художника. Настолько она была лаконична, эта работа, и в цвете настолько здорово сделана, цельная вещь такая… И, кстати, с этого момента его стали ругать, в общем-то… Выставка была отчетная. Вот и устроили её - хотели по-просту устроить разгром. По сути так и получилось. Там выступали в основном официальные лица. Я помню выступления преподавателей училища художественного, которого он не закончил. И кто-то из них сказал, что Лёша не фашист, но… Это, конечно, ужасно было слушать… И в конце он, преподаватель, предложил: чтобы научиться настоящей живописи, надо учиться, и вот мы предлагаем Лёше вернуться, доучиться в училище… На что Лёша саркастически улыбнулся. Помещение было маленькое, но набито - битком. Официальные представители выступали, говорили, а зрители кричали с мест, и в общем-то очень много было протестующих криков, там ведь собрались не только противники, но и друзья, знакомые, любители живописи. В общем бой был по всем правилам. Но выиграть его, естественно, Лёша не мог. Не те условия были, не те времена…
Предыдущая часть Следующая часть