Дядя Коля
Дядя Коля, именно так звал я своего учителя, старшего товарища, а затем и очень близкого друга. Поэт и почитатель русской поэзии, он знал цену слову. Оно было весомо в его устах. И сам он был человеком весомым, цельным, очень простым. Больше всего поражало, как эта простота сочетается с деликатностью высшей пробы, с мудростью, с тактичной эрудированностью. Его улыбка, улыбался Николай Николаевич всем лицом, долгие годы освещала Казанские улицы и дома. Она дарила надежду, поддерживала лучшее в каждом из нас, хотя на дне ее я не раз обнаруживал горечь, а за горечью нежность и боль за всех нас.
Дядя Коля был человеком редчайшей доброты, она составляла корень его характера. Я не знал человека более мягкого нрава, более степенного, и в тоже время более веселого и компанейского. Люди тянулись к нему, привлекало то, чего нельзя объяснить, нечто неуловимое, но сокрушавшее все шаблоны. Свободолюбивый и свободомыслящий интеллигент он никогда не спекулировал на своем фрондерстве, не примерял на себя лавры жертвы, словом, не лез на рожон. Однако обожающие его поэты-студийцы, почитатели его таланта прекрасно знали, что Коля никогда никого не подставит, не предаст, не нарушит неписанных правил человеческого общежития. Сам факт его существования, несмотря на то, что Николай Николаевич жил тихо и очень скромно, уже был вызовом системе обезличивания. Избавиться от этой системы нам не удастся никогда, а, значит нужно научиться жить рядом с ней, очеловечивая ее насколько это возможно. И этому тоже учил Коля.
Бородатый геолог, он искал самородки и сам был самородком. И нам предстоит еще вчитаться в его ёмкие, мудрые стихи, через которые с нами разговаривает время. Через которые с нами разговаривает он сам, напрямую, без обиняков, не прячась в сложные метафоры, потому что ему есть, что сказать.
Роль, которую он сыграл в моей судьбе, трудно переоценить. Дядя Коля привил мне вкус к переживаниям, как бы это выразиться поточнее, религиозного характера, хотя Николай Николаевич был воспитан в атеистической среде, и мы никогда с ним не говорили о Боге. Но весь его облик, склад души, умение слушать и откликаться всем сердцем свидетельствовали о религиозности лучше, чем любые заявления. И только в конце его жизни, в последние года два мы как-то исподволь заговорили о таинственной связи всех нас друг с другом, слегка коснувшись богословской терминологии. И эти разговоры, смею я надеяться, стали некоторым утешением для него. Мы вовсе не заглядывали в будущее, мы просто старались быть настоящими.
2017 Роман Перельштейн
