С первого взгляда во мне щёлкнуло — «Мой человек!»
Период юношеского стихописания меня миновал. Сочинять я начал поздно, в 29 лет, в 1980 году. Это был поток любовных стихов и песен, я шёл от бардовской песни, которой вдоволь наслушался, путешествуя в Марийские леса. Меня просто распирало. Собралась тетрадка сочинений, которую. я назвал «Зелёные строчки», так как писал зелёной пастой. Впоследствии понял, что это ещё и в переносном смысле… Я стал приставать к известному уже тогда казанскому барду Сергею Бальцеру, ловя его в вагонах йошкар-олинского поезда, чтобы он оценил. Серёжа, чтобы отвязаться, привёл меня в 1980 году в редакцию университетской многотиражки «Ленинец», где заседала в табачном дыму студия. Там я и увидел чернобородого, улыбающегося человека. Это был Николай Николаевич Беляев. С первого взгляда на него во мне щёлкнуло — «Мой человек!» В конце заседания пришла моя очередь. Я стал читать. А Николай Николаевич, всё больше улыбаясь, требовал: «Ещё! Ещё!». Потом я понял, что так он поступал с каждым новичком, Вытягивая как можно больше. Тогда он ничего мне не сказал, кроме: «приходи!» Так я стал практически всякий раз посещать заседания студии «ARS».
Вскоре у Коли вышла книжка «Казанская тетрадь», и он мне её подписал: «Поэту и туристу», что было очень лестно. К примеру, одному парню, которого уже я привёл в студию, он подписал просто «Будь!», и тот сильно обиделся, зная, что Коля написал мне. Я быстро понял, что всё, что я насочинял, — полная ерунда, и началась трудная работа над сочинениями.
Прошло какое-то время, прежде, чем Коля меня похвалил. Ещё какое-то время прошло, и у меня вышла подборка стихов в газете «Вчерняя Казань» с тёплым предисловием Коли.
Мы довольно быстро сошлись и я стал бывать у него дома, на Габишева, где засиживался за полночь. Я приобщил его и его семейство к Марийке. Мы стали вместе ездить туда по грибы, по ягоды. А как-то раз я пристроил их семейство пожить на пасеке в глубине леса.
Исключительной чуткости и доброжелательности человек, Коля поражал меня способностью найти слова даже к совершенно безнадёжным сочинениям студентов. Как-то раз он сказал: «Мне тут друг написал: «Чему ты там их учишь?». Научить я их ничему не могу. Моя задача — привить вкус».
Его стало очень не хватать, когда он переселился под Владимир, в село Ворша, и было очень радостно, когда он вернулся. Стало возможно опять, как прежде, прийти и показать новое творение.
Светлая память тебе, Коля.
Тебя будет не хватать.
Борис Гинзбург
* * *
Николаю Беляеву
и Вилоре Чернышёвой
На звёзды надвигались облака...
Казань спала,
но всё же в доме каждом
светилось в среднем по два-три окна —
там продолжалось утоленье жажды
общенья с другом,
с книгой и с собой,
сближенье, столкновенье разных мнений,
спокойная беседа или бой
и, очевидно, результат сомнений.
Четвёртый час утра,
и я шагал,
с сомненьями как будто примирённый...
Мне город спящий думать помогал,
любимый город,
в буднях утомлённый.
Не сонным был,
но очень бодрым я —
шёл от друзей,
там был на чашке чая,
со мной на равных были те друзья,
я понимал и понят был. Не чаял.
Пусть не со всем согласен,
но - пока...
Тот всё поймёт,
кто понял хоть однажды.
На звёзды надвигались облака,
Казань спала,
и всё же в доме каждом -
два-три окна...
Страницы 111-112 журнала "Казань" №8 2017 года. Раздел Читальный Зал. Поэзия.
2017 Борис Гинзбург Опубликовано ранее: 2017-08 журнал Казань
