Здравствуй, дорогой Коля!
Продолжаю: см. письмо от 18.XI.-72 г.
... Можно бы больше сказать о быте и характерах прадеда и прабабушки. До окончания "службы" они жили в с. Каменниках - это в 20 км от Жуковки. Маленькое село. Вокруг - десятка полтора деревнюшек - это и есть "приход". В приходе - З-4 кулацко-прасольских хозяйства: для церкви доход немалый. От них в храмовые праздники причту перепадало-таки. Гулянья, езда в гости, приём гостей - это расцвечивало скудную яркими красками деревенскую жизнь. - Миряне, какими бы они ни были, (см. В.Г.Белинский - "Письмо к Гоголю"), своим попом дорожили и даже чванились перед другими прихожанами, даже надсмехались над чужими попами - это мне приходилось наблюдать. А вот случаев вымогательства и хамства со стороны попов по отношению к мирянам - я не видал. Но по литературным произведениям - знаком. Только... плохо верю.
И из наёмной силы у редких попов были работники. Няньки для маленьких детей - бывали, как, впрочем, и у учителей, фельдшеров, живущих в деревне. О быте сельских попов лучше Гусева-Оренбургского не скажешь - добудь книги этого писателя и прочти.
Многие здешние попы вели простую, крестьянскую жизнь и в поле ничем не отличались от крестьян. Только дома, особенно в праздники, "положение обязывало" их быть выше, интеллигентнее своих прихожан. И, безусловно, дом попа был зажиточнее, приличнее дома прихожанина, кроме прасольского. Дом кулака-прасола был богаче.
Истинным проклятием дома были клопы, мухи и трёхсортные тараканы. Мух ловили решетом, смоченным водой, а потом топили их в помойном ведре. Иной раз набиралось чуть не полное решето. А сколько ещё оставалось!
Но утрудится за день человек, до смерти работая, и спит, не слыша ничего. До мух ли ему окаянных, до тараканов ли подлых?! И так было в каждом из домов села и деревни.
Идёшь глухим лесом и вдруг видишь: овинные ямы, подугловые камни, кирпичи... Была деревня. По названию урочища узнаёшь её название: Смываловка, Сырково, Онуриха, Крылово... Но нет уж ни внуков, ни правнуков жителей этих деревень: они все вымерли. Либо от холеры, либо от чумы, либо от голода. При всём моём уважении к Белинскому, я не согласен с ним, что на Руси от голода ещё никто не умирал. Да ещё как и умирали-то! Деревнями, волостями... И мухи, клопы и тараканы, это порождение бедности и нищеты, были не последней причиной вымирания деревень. Часто захлёстывалась заразой и первопричина нищеты - мироеды-кулаки. Сколько лет прошло, как пропала деревня? Сто? Двести? - молчат сосны. Молчат камни. Пока - молчат... Но молчат жутко, страшнее крика.
Впрочем, извини, я отвлёкся...
В Каменниках у Беляевых выросло шестеро детей - три сына и три дочери. Сыновья: Иван, Павел и Александр. Дочери: Екатерина, Софья и Мария.
Иван был Иван. Окончив училище, он пошёл по счетно-торговой части. Преуспевал. Был красив собою, умён, знал, где перекреститься, а где и так постоять. И к концу XIX века вышел в люди. Вот уж он женился, родился сын Александр. Вот уж в губернском центре, в Костроме, у него дом, затем второй. Но умерла жена, Людмила Ивановна. И Иван Александрович женился на другой: взял Варвару Николаевну из знатного купеческого рода Ермолиных.
В это время твой дед выглядел на фоне города как безукоризненно интеллигентный господин, а на фоне деревни - настоящий барин. Таким я его запомнил с лета 1913 года. Понимаешь, ничего купеческого, ничего приказчичьего, ничего чиновничьего! Ясный ум, здравое мышление, природная смётка. Он стал известным в деловых кругах.
И к 1915 году он имел в Костроме большой дом с подвальным этажом и мезонином. Было пять комнат, кухня, теплый туалет, водяной насос - по тем временам - дом что надо! При доме - большой фруктовый сад, баня, конюшня, каретный сарай, скотный двор, дровяной сарай. Двор был вымощен мелким булыжником. Всё было новое, добротное. К дому примыкала пристройка, 2 комнаты, в которой жили - только живи! - старики из Каменников, - простор и полный, на 100% покой и комфорт. Но пребывание стариков в этих аппартаментах продолжительным не было, о чём я уже говорил.
К нам, малышам и подросткам, дядя Ваня (он ведь мне дядя) был всегда весьма благожелателен. Может быть, он любил меня, как и я его? - не знаю. Но я до последнего свидания с ним в 1940 году был дружен и почтителен, а он со мной - приветлив и ... деловит. Когда он умер, я очень жалел его.
Он понимал музыку. Любил церковные произведения знаменитых композиторов - Чайковского, Цезаря Кюи, многих специально духовных композиторов, надо сказать - замечательных. В церкви Воскресения дядя Ваня долго был старостой, - а это, брат, не фунт изюму!
В 1924-1925 годах я жил на квартире у дяди Вани (я тогда учился и в 1925 г. окончил Костромской землеустроительный практический институт). Помню, как дядя Ваня артистически читал сказку П.П.Ершова "Конёк-горбунок". Он знал её всю, и, повторяю, читал отлично, с несравненной сказительской дикцией и искромётным, как брызги шампанского, юмором. Слушали все. Часто взрывы хохота прерывали чудесного сказителя. Это, несомненно, был талант! И не с тех ли пор я храню книжку "Конёк-горбунок" и люблю читать её? А в бытность директором школы я читывал эту сказку ученикам и старался точно копировать дядю Ваню. Не хвалюсь - успех был...
Зимними вечерами все собирались в большом зале у самовара. Пьём чай и слушаем дуэт дяди Вани и тети Вари. Старинные романсы: "Тяжёлый крест достался ей на долю", "Смотрю, как безумный, на чёрную шаль", "Пара гнедых, запряженных с зарёю", "Чайка" и много других исполнялось изумительно! Где они, эти чудесные, незабвенные вечера?!
А выдержка дяди Вани! - Я, 19-летний парень с присущими всем молодым людям "претензиями", студент, вдруг поражён был страшной болезнью - чесоткой. Где я её подцепил - не знаю. Кажется, в городской бане. Эта болезнь, насколько я знаю, вызываает брезгливое чувство почти у всех по отношению к больному. Склянок из-под мази Вилькинсона у меня накопилось несколько десятков. Но в семье дяди Вани я ни от кого не видал пренебрежения к себе и - не пал духом. А мог бы ведь...
Тетю Варю я помню очень давно, лет с семи. Но первое её знакомство со мной, говорят, обошлось ей дороговато. - Две молодухи любовались своими первенцами: мама - мной, а тётя Варя - Колей (твоим папой). У Коли потребовалось переменить пеленки, тётя Варя взяла меня на руки, а мама - Колю; трагический миг - и прекрасное белоснежное платье тети Вари окрасилось в нескольких местах в неподражаемый жёлтый цвет. Вытаращив глаза, смотрели две молодухи друг на друга: что делать, ведь до дому далёконько. Ну, последующее предоставляю твоей фантазии и домыслу.
Тётя Варя была красива, весела и приветлива. Я никогда не чувствовал себя связанным в её присутствии. И я видел, что любовью и уважением пользовалась она у всех, кто знал её. Ничего купеческого, ничего мещанского, никакой заносчивости. А ведь всё это, Коля, в те времена могло быть: вспомни "Детство" и "В людях" Горького! И читая его, я постоянно сопоставлял семью чертёжника и семью И.А. Беляева. Какой контраст!!!
Последний раз я видел тётю Варю в Москве у Зины (Быковой, твоей тети). Мы радостно встретились, говорили, вспоминали... Я видел на стене хорошую копию "Берёзовой рощи" Куинджи; похвалил копииста-художника; а тётя Варя мне: "Ты подойди поближе, погляди: ведь это я вышила..." Я был поражен.
Мы с тётей Аней очень горевали, когда узнали о кончине тёти Вари. Мир праху их, Коля!
Саша, Коля и даже Витя любили иногда добродушно подшутить над своими родителями. Но - только добродушно. И тогда дядя Ваня, смеясь, говорил: "Ах, мошенники, ах жулики!"
/Продолжение следует/
Вот в таком духе, Коля.
Году в 1923-м, что ли, был плакат: "Рычи, Китай!" - и стихи. Мы, молодёжь, если кому рекомендовали что-то прочесть, говорили: "Рычи, читай!" Боюсь, не будешь ли ты рычать, читая мои письмена? Ну, пока! Привет всем!
23/XI-72 г.
P.S. 23-го я уехал в Горький: умерла Татьяна Михайловна, жена покойного моего брата Бориса Павловича.
Но 24-го на похороны я не попал: меня хватил инфаркт острой формы.
Я в больнице в Горьком.
Чувствую себя уже хорошо.