Не откладывая, начинаю выполнять слово. Только всегда помни, что я буду писать эту своеобразную летопись совершенно беспристрастно, не щадя и себя. Я ведь очень рад, что нашёлся человек, интересующийся своим родом. Я тоже интересовался - мне рассказывали. Всё, что я знаю, пусть не так уж много, я тебе поведаю. Итак:
О нём достоверно я могу сказать только то, что жил он где-то в начале XIX века. Знаю, что был он умелец - столяр, плотник, кузнец. Где жил - не знаю, но где-то в костромской губернии, в Юрьевецком уезде. Одного из своих сыновей, Андрея, он как-то "определил" в Кинешму, в бурсу. Андрей был подстать отцу: столяр, сапожник, кузнец-слесарь. Но это стало потом. Пока же Андрей "воспитывался" в бурсе, т.е. в "духовном училище", имея в перспективе вакансию дьячка, потом - дьякона, а потом и "рукоположение" в священники. Это было верхом его мечты. Но она не сбылась. Попом он не стал: беден был...
... В классе их, Румянцевых, было человек 6-7. Для отцов-преподавателей это создавало известные трудности. И вот как-то раз бурсу удостоил своим посещением его преосвященство епископ Костромской и Галичский. Он вошёл в класс, поднялся на кафедру и стал озирать бурсаков. Произошёл, примерно, следующий разговор:
- Э-э, ты - Румянцев? И ты? И ты? И ты? Ну, один-то пусть и будет так. А ты - какой же ты Румянцев? Ишь, какой бледный. Отныне ты - Беляев. А ты - Олеандров. А ты - Розов. А ты - Гиацинтов.
Так сыновья Ильи Румянцева стали разных фамилий: Пётр - Румянцев, а Андрей - Беляев. У Петра был сын Анемподист, а у него сын Пётр. Так вот, Коля, Петра Анемподистовича, юрьевецкого мещанина, я знал до 1929 года, т.е. до того, как я уехал в Казахстан. А Андрей? - Он стал псаломщиком, а подрабатывал разным рукомеслом. Его клещи до сих пор у меня, а также берестовый пещер ("пестер"), в котором хранил он нехитрый "струмент" свой: стамески, рубанки и т.п. У Андрея был сын Александр. Были ли другие - не знаю. Но именно благодаря Александру мы имеем счастье(???) существовать с тобой в этом лучшем (?) из миров.
(Эх, лучше бы Андрея-то не было!..)
Окончив семинарию, Александр, парень на все руки, разыскал приход с невестой. Люба ли, нет ли, а выхода не было. К счастью, невеста была не глуха, не корява, в меру глупа, достаточно хозяйственна, а когда стала попадьёй - сверхчванна и заносчива, скупа и завистлива. Её родителей я не знаю, но убеждён, что всё плохое в наших с тобой характерах - от неё. Одного лишь нет: алкоголизма. В моём роду это пришло с другой стороны.
Их я стал помнить с трёх лет.
Было, Коля, так: состарился поп, стал слеп, гугнив и глух; а у него дочь на выданье. Ну, и приход - беден ли, богат ли...
...У выпускников-семинаристов эти невесты были все на точном учете: ведь чтобы быть "рукоположенным" в священники, надо было жениться. Но на ком? По любви? Но тогда, пожалуй, останешься без прихода. А "чем жить"? И тогда шли на жестокий компромисс: забыв любимую, брали в консистории адрес любой поповны, ехали к ней, и... "Исайе, ликуй". Паллиатив брака + идиотизм деревенского бытия = вот тебе и счастье! Да ещё и с положением в обществе: учитель - в лапах, фельдшер - в лапах, урядник - свой человек, лавочник - свой, а вот прасол-кулак... это как сказать. Сам поп был от него в зависимости.
Вот и примеры: весной 1911 года мой папа раскрыл окно, сел на подоконник с гитарой и запел романс "Белой акации..." Была чудесная погода, но... страстная пятница!
Идущий мимо священник о.Павел Кротков, к моему удивлению, грозя пальцем, возгласил: "Павел! Павел!!" - мне было 6 лет. Папу "таскали" в уездную земскую управу, в которой он был "гласным". Всё обошлось, но дружба с попом - врозь. Уже после, пьяный, о.Павел кричал папе: "Павел, прости, забудем всё!"
Другой пример: деду пришло время выдавать замуж одну из дочерей, а денег нет ни на приданное, ни на свадьбу. Пошел он к местному кулаку и - бух ему в ноги: "Ро-димый, выручи!" - Выручил...
Дед, Александр Андреевич, был строгих правил. Учился он, очевидно, отлично. Был пунктуален во всём. Спаси бог у него пошевелить инструменты в его столярной мастерской! Он был очень похож на деда А.М. Горького. Почти во всём. Даже внешне. Бабушка его боялась: она была велеречива и... хвастлива. В самый разгар её трескотни дед грохал кулаком по столу и рявкал: "Дьявол!!!" - Бабушка умолкала и в ужасе даже руками махала на дедушку.
Пришло время и оба старика стали ездить "на прокорм" к сыновьям и дочерям. Приезжали чинно, но по прошествии некоторого времени ссорились и требовали, чтобы их отправили к другому сыну (или зятю). Всё опять повторялось.
У нас раз было так. В один из вторников зимой 1918 года папа приехал с базара из Пучежа. Сели обедать. Мама заинтересовалась ценами на базаре. Папа ей отвечал, и между прочим, сказал: "А мука была - 150 тысяч рублей за пуд."
Дедушка побелел, бросил ложку и с глубоким возмущением крикнул дрожащим голосом: "Павел! Побойся бога! Да видал ли ты такие деньги-то, 150 тысяч?! Это ты говоришь потому, что мы твой хлеб едим! Так ведь он не 150 тысяч стоит! Что ты врёшь! Мать, собирайся, сейчас же едем к Михайлу, не будем объедать Павла!"
Ни уговоры, ни показ дензнаков на миллионы рублей - ничто не действовало. И пришлось папе запрягать лошадь (у нас тогда было хозяйство) и везти стариков вёрст за 60 к зятю Михаилу.
Умерли они, кажется, в один месяц, у старшего сына (своего), Ивана Александровича, в городе Костроме. Кострома разрослась. Как-то, в 1950 году, мы идём с папой по привокзальной площади. Папа, показав мне на асфальт, невесело сказал: "Вот где-то здесь лежат дедушка и бабушка: ведь тут было Лазаревское кладбище..."
/Продолжение следует/
Вот, Коля, в таком духе я опишу весь род Беляевых. Устраивает?
Привет маме, Лоре, Антонио!