---

Предисловие ...Голоса расстояний ...Ветер ...Перекрёсток ...Память ...Казанская Тетрадь ...Тысячелистник

---

Лирика

«Как время катится в Казани золотое…»

Уже четверть века прошло с тех пор как в редакциях газет, на собраниях литераторов Казани стал появляться молодой поэт Николай Беляев. Внешне угловатый и крепко сшитый, он был геологом, только что вернувшимся из экспедиций по восточной Сибири. Казалось бы, от него естественно было ждать стихов о романтике, походных кострах и т. п. И романтика странствий, голоса расстояний действительно звучали в его строках. Но гораздо заметнее были стихи иного рода. В них звучало время, угадывались те вопросы, которые оно ставило перед поколением. Эта способность по-своему, иногда с неожиданной стороны откликнуться на современность, её острые проблемы и сделала начинающего стихотворца хорошо известным в республике поэтом.

Н.Беляев вспоминает, что за стихи он взялся ещё в школе, классе в восьмом-девятом. Рано пробудившаяся тяга к поэзии получила новую пищу в университете. В 1955 году Н.Беляев поступил на геологический факультет КГУ, вошёл в пёструю, но жившую в общем едиными стремлениями и понятиями среду, сблизился с теми, кто подобно ему пробовал себя в самодеятельности, литературном творчестве, стихах. В этой же среде казанского университетского студенчества созревали в те годы и будущий кинорежиссер Станислав Говорухин, и известные ныне писатели Рустем Кутуй, Роман Солнцев. Здесь, в университете, стихотворство Н.Беляева становилось всё более осознанным.

Окончив геофак, он работал геофизиком, затем инженером-конструктором по нефтяной автоматике, ассистентом кинооператора, журналистом в «Комсомольце Татарии». Но с каждым годом делалось яснее, что что всё это – только способ познания жизни, способ связи с нею. Стихи, творчество требовали для себя главного места. Они переставали быть той «потехой», которой уделяется лишь лучший час, становясь необходимым делом, которому отдаётся всё время жизни. В 1967 году вышла первая поэтическая книжка Н. Беляева «Голоса расстояний», а через два года он вместе с членским билетом Союза писателей получил возможность профессионально заниматься литературным трудом.

А. Кушнер однажды писал: «Книга стихов, на мой взгляд, даёт возможность поэту, не обращаясь к условным персонажам, создать последовательное повествование о собственной жизни, закрепить в стихах процесс, историю своей души, а следовательно и историю души современника». Шесть книг Николая Беляева подтверждает эти слова. При всём разнообразии тем в них отчётливо проступает главный предмет лирического осмысления – обстоятельства собственной жизни, самим автором избранная судьба и жизненные плоды этого выбора. Особенно это относится к «Тысячелистнику»,где раздумья о прожитых годах, о собственном душевном опыте стоят на переднем плане.

Перед нами биография человека, прошедшего общий со всем поколением путь от послевоенных очередей до иных времён – тех, в которые запомнил весь мир имена Гагарина и Армстронга». Без труда узнаваемы приметы этой биографии: и трехзначная цифра, выведенная чернильным карандашом на ладони мальчика, - его номер в очереди за хлебом, и «братства и труда уроки»» в походах сквозь сибирскую тайгу с геологическим, а не с туристским рюкзаком за плечами, и чреватое тревогой счастье отцовства. Но суть не во внешних приметах. Главное в стихах Беляева – духовный мир его героя, «история развития своей души, а следовательно, и души современника». Это мир достаточно неодномерный. Лирический герой поэта живёт напряженной, сосредоточенной нравственно-психологической жизнью. И вместе с тем он не замкнут на себе, он открыт окружающему бытию, ощущает полноту соприкосновения с ним. Герой чувствует свою причастность ко всему, что видит, тревогу и боль за происходящее. Но одновременно ему дана большая внутренняя свобода, она питает неизменно звучащий в стихах мотив превосходства над обстоятельствами, над бременем мелочей и напором невзгод, которые так часто приводят иных в уныние.

Поэтический мир Н. Беляева очень наглядно раскрывается в стихотворении «Сосна». (Не случайно автор включал его почти в каждый из своих сборников). Это рассказ о сосне, оказавшейся среди городских домов, в каменном колодце двора.

Но в одно прекрасное утро сосны не оказалось на месте: она ушла, волоча опутавшие её бельевые верёвки.

Поэт знает, что хотя «не всем, не всё на свете удаётся», его современнику дано тем не менее подняться над бегом обыденности, уйти от неё.

И потому он верит в людей, их возможности, силу их простых чувств. Как ни изменчив и ни хрупок мир человеческих отношений, он способен многое выдержать. Любовь, настигшая его друзей, «как беда», ведёт поэта (стихотворение «Друзей моих…») к ассоциации, может быть, неожиданной, но о многом говорящей: в последней строфе он рассказывает о застигнутой холодами рябине – «о том, что тлеют и горят её рубины, давно готовые на всё и до конца».

Эта вера в прочность, живительную силу простых человеческих чувств и привязанностей с высокой ясностью звучит в стихах, обращенных к близким. Именно личное. интимное обеспечивает таким стихам как «Июльские луга, лиловое раздолье…» или «Чуть ли не буколистика…», силу подлинности, лирическую выразительность.

Одно из главных качеств поэтического мышления Н. Беляева - чувство истории. Он остро ощущает причастность к традициям и заветам, идущим из глубины минувшего века, постоянно видит нить, связующую сегодняшний день с прошлым Отечества и отечественной культуры.

История для поэта – не предмет для любования, для восторженных или благодушных воспоминаний о национальной старине. Он прямо говорит (в таких стихах как «Ветер», «Герцен»), что для него любовь к России не в том, чтобы твердить: «Берёзки, тройки, русская зима!». А в том, чтобы помнить её беды и нужды, чтобы и сегодня не отрешаться от её забот. Беляева притягивают драматические страницы отечественной истории – те испытания, утраты, трудные судьбы, которыми оплачены движение вперёд, наш сегодняшний день. Слыша прославленную песню о челнах Степана Разина, лирический герой думает не о безоглядной удали атамана, а о «чужой беде» - о трагической судьбе ни за что, просто так утопленной персидской княжны. Он помнит горькую долю отданной на Русь в заложницы казанской царицы Сююмбике. Он помнит и о том, что неэвклидова геометрия так и осталась непонятой и непризнанной при жизни её создателя. И тем не менее он утверждает высокий дух, уроки мужества и человеческой цельности, которые дают нам эпизоды российской истории, судьбы и пример Лобачевского, Герцена, Льва Толстого... Герой истории для Н.Беляева – тот безвестный юноша из уездной глуши, который отвергает сулившую счастливый брак любовь «помещицы бедовой», не стерпев надругательств над дворней:

От него не осталось даже имени на могильной плите – зато остался поступок. (Уездная история»).

Урок ушедших поколений в лирике Н. Беляева - почти такая же реальность, как собственный опыт, как дела и заботы сверстников. При этом у него есть своя, если можно так выразиться, точка пересечения прошлого с настоящим; во временах и пространствах истории для Н. Беляева существует тот пункт, через который тянется связующая века нить. Этот пункт – Казань, город, в котором он не просто вырос и живёт, но который стал его м е с т о м н а з е м л е. Поэт как бы угадывает запечатлевшийся в самой атмосфере города след веков. Памятью о тех, кто прошёл по здешней земле, часто пронизана в его стихах сама повседневность, само текущее в Казани время:

На этой земле, где Н. Беляев сложился и осознал себя поэтом, веками скрещивались, взаимодействовали культуры, обычаи, традиции, племена. Он как бы из самой почвы, на которой рос, вобрал в себя чувство межнациональной общности. То, что мы называем интернационализмом, стало его личным свойством, чертой его биографии.

Это не просто эмоциональные излияния – это мироощущение. Вот почему рядом с именами Державина, Лобачевского, Льва Толстого так органичны в стихах Н. Беляева образы Дэрдменда, Тукая, полулегендарной Сююмбике. Вот почему в цикле «Казанская тетрадь» он, не боясь показаться искусственным или манерным. говорит от имени тех, чьи предки – волжские булгары («Мы булгары. Мы блоковские скифы…»).

Немало потрудившийся как переводчик (нельзя не назвать его отличные переводы из Дэрдменда, Хади Такташа, Сибгата Хакима, Велты Калтыни), Н. Беляев хорошо чувствует и высоко ценит те неповторимые черты духовного склада любого народа, которые в прямом и в переносном смысле не поддаются никакому переводу. Просто и точно он говорит о «братской строке»:

О стихах Николая Беляева не скажешь, что они гладко звучат и всеми легко воспринимаются. Поэт идёт достаточно трудным для стихотворца путём. Он редко прибегает к прямой поэтической условности, скупо пользуется пластикой метафор. В его стихах преобладает непосредственно выраженное размышление. Не столько переживание, лирическая картина, сколько открытое развитие мысли определяет её структуру. А это всегда связано с риском. Достаточно ослабнуть словесному тонусу, выразительности языка – и поэтическое р а з д у м ь е переходит в элементарное р а с с у ж д е н и е, противопоказанное лирике. И Н. Беляев не всегда этого избегает.

Трудности пути, которым он идёт в стихосложении, усугубляются ещё и тем, что поэт предпочитает свободную, не скованную обязательствами размера форму. В основе его стиха лежит разговорная интонация, синтаксис будничной речи. Здесь тоже есть свои опасности. Ведь нужна исключительная точность и весомость самой мысли, коль скоро она предстаёт и без сопровождения метафор, и без поддержки ритма. Бывают случаи, когда такой самобытности, остроты мысли строкам поэта недостаёт. Однако вот что важно при этом отметить. Свобода стиха у Н. Беляева – это вовсе не та мнимая «независимость» от строгой формы, которая лишь прикрывает неспособность к внутренне организованной, ритмически совершенной речи. Н. Беляев хорошо чувствует значение метрической формы. И во многих вещах демонстрирует уверенное владение ею. Скажем, такие его лирические находки, как «Прекрасна жизнь! – пока она в запасе…» или «Кого благодарить за это счастье…», ритмически очень чётко организованы. И это говорит о точности поэтического чутья. Ведь лирическая сила обоих стихотворений – в той непосредственности, с какою передаётся мысль отнюдь не новая, но каждый раз заново открывающаяся людям. Разговорная интонация придала бы ей почти банальное звучание. И именно гармоническая метрика, отчетливый ритм стиха отвечают тому цельному восприятию мира, той полноте слияния с ним, которые здесь выражены.

Эту вступительную статью трудно завершать. Ведь нет сомнений. что поэт ещё долго будет в движении, развитии, изменениях. Поэтому закончим многоточием. «Прекрасна жизнь, пока она в запасе», - говорит Николай Беляев в только что названном стихотворении. В запасе у него ещё многое – зрелая пора творческой жизни, пора её плодов…

ГОЛОСА РАССТОЯНИЙ